Ольга Шумяцкая - Теткины детки

Письмо от тетки Муры свалилось как снег на голову и внушало большие опасения. Нужны были очень веские основания, чтобы вообще писать письмо, да к тому же присылать его в Москву с незнакомым и, кажется, немножко полоумным Рудиком. Письма не писали давно. Года два, если Татьяне не изменяла память. Письма прекратились почти сразу после ее приезда из Израиля. Вдруг обнаружилось, что можно звонить — запросто, по коду, и не так уж дорого, и не надо ждать по пять часов, когда телефонистке вздумается вас соединить. И вообще — все как у людей, в смысле — как во всем мире. Звонки тетке Муре стали ритуалом. В воскресенье вечером, когда вся семья дома, да и скидки, что немаловажно, набирался тетки-Мурин номер.

— Тетечка Мурочка! — кричала Татьяна. Разговор с теткой Мурой почему-то всегда проходил на повышенных тонах. — Вы как? Как глаза? Что сказал врач? Как Мулька? Ощенилась?

— Немедленно клади трубку! — орала в ответ тетка Мура. — На сколько мы наговорили? Это же бешеные деньги!

— Ни на сколько мы не наговорили! У нас скидки по выходным, ну, вы помните.

Но тетка Мура ничего такого не помнила. Для нее жизнь давно уже раскололась на «вы» и «мы», «у вас» и «у нас». «Вы» относилось к прошлому. «Мы» — к настоящему. Последний разговор с теткой Мурой совсем вывел Татьяну из себя. Откричав положенное про телефонные счета, которые Татьяна получит буквально завтра, разумеется, забудет оплатить, а если не забудет, то не оплатит все равно, потому что нет таких денег, уж она-то, Мура, знает, будьте уверены, так вот, нет таких денег, которые можно за просто так выложить за разговоры со старой, никому не нужной бабкой, затерянной в песках Иудейской пустыни.

— Камнях, — машинально поправила Татьяна.

— Что? — осеклась тетка Мура.

— Я говорю, затерянной в камнях. В Иудейской пустыне не песок, а камни.

— Камнях, — послушно согласилась тетка Мура и продолжила экзекуцию.

Минут через пятнадцать она иссякла и начала блеять что-то невразумительное. Невразумительное заключалось в том, что тетка Мура хотела Татьяну о чем-то попросить, а Татьяна не могла понять о чем. Наконец тетка Мура решилась.

— Позвони Рине! — сказала она сухим тоном человека, заранее готового к отказу.

— Нет! — твердо ответила Татьяна, уже понимая, о чем дальше пойдет речь.

— Позвони Рине! — еще суше сказала тетка Мура. — И зайди.

— Нет! — еще тверже ответила Татьяна.

— Занесешь ей от меня сто долларов. Ей сейчас очень тяжело.

— Ей всегда тяжело.

Отнести Рине то сто, то пятьдесят долларов тетка Мура просила уже не раз. Потом пересылала деньги со знакомыми, и Татьяна никак не могла взять в толк: почему надо сломя голову мчаться к Рине сразу после заполошного звонка тетки Муры, почему Рина сама не может дождаться какой-нибудь оказии, которые, к слову сказать, случались довольно часто. Однажды поинтересовалась у тетки Муры, та замялась, а потом пробормотала что-то в том смысле, что «Риночка бедная девочка, ей срочно нужны деньги». С обратными оказиями Татьяна передавала тетке Муре шерстяные носки и баночки красной икры. Что передавала Рина, она не знала.

Нынешняя просьба оказалась более чем некстати. Тут очередная неприятность с работой Леонида — его кафедру в институте хотели расформировать, и он пребывал в самом мрачном расположении духа, — и зима, и сапоги прохудились, и настроение, и голова болит, и сидеть Арика слушать и — все-все-все, отстаньте от меня! В постель, под одеяло, и погасите немедленно свет!

— Ты же знаешь, у них дача и все такое. Я тебе вышлю, — бормотала на том конце провода тетка Мура.

— Нет! — твердо сказала Татьяна. — Никакие сто долларов никакой Рине я не понесу. И не надо мне ничего высылать.

— Как хочешь, — сухо ответила тетка Мура. — Но имей в виду, ты меня очень обидишь. И вообще, я не понимаю, почему ты ее так не любишь?

— Не понимаете? Вы не понимаете, почему я ее не люблю? Да она вас доит всю жизнь! Вы что, не помните, как после тети-Шуриной смерти она у вас чемодан с облигациями требовала? Не помните? Как она под кровать лезла за этим чемоданом? А китайский сервиз? Китайский сервиз не помните? Как Арик его в коробку паковал и домой тащил? А ложки серебряные? А уезжали — вы с чем уезжали, тетечка Мурочка? Как мы с Лялькой уговаривали вас квартиру продать, тоже не помните? У вас бы деньги были, вы бы сейчас в своей квартире жили, а вы гвоздь в стену боитесь вбить, потому что хозяин не разрешает!

И китайский сервиз… И серебряные ложки… Было, было. И тетка Мура, живущая в своем драгоценном Израиле на выселках — в райончике, застроенном грязными пятиэтажками почище московских хрущоб, на последнем этаже, без горячей воды, с громогласным семейством о девяти отпрысках в соседях, выехавшим из Бухары и не знающим, что мокрое белье нужно развешивать на специальной вешалке за окном, а не на лестничной клетке. Когда отпрыски особенно доставали тетку Муру, и голова болела, и выносить гортанные крики, летевшие сквозь картонную перегородку, не было уже никаких сил, она уходила к подружке Фане на третий этаж, пила чай и ждала, когда отпрыски угомонятся и улягутся в постель. Фаня вздыхала, подливала тетке Муре чай и тоже ждала — когда тетка Мура уберется на свой пятый этаж. У Фани был больной муж, и сидеть полночи с теткой Мурой на кухне ей тоже было ни к чему. «Гвозди в стену не вбивать!» — объявил тетке Муре хозяин квартиры и обещал наведываться каждую неделю, проверять, все ли в порядке. В том смысле — не развела ли тетка Мура в этом оазисе комфорта тараканов и прочей живности. И наведывался. Поэтому тетка Мура в свои семьдесят с большим гаком страшно трепетала и каждый вечер перемывала изнутри все кухонные шкафы.

— Ну, с этими деньгами я бы в Израиле все равно квартиру не купила, — резонно заметила тетка Мура, но Татьяна уже не могла остановиться.

— А вы знаете, что мне Арик звонил, интересовался, не можете ли вы на время их приезда в какой-нибудь дом престарелых отвалить — он так и сказал «отвалить»! — потому что Аркашеньке нужна отдельная спальня? Это они за ваш счет к вам в гости собрались, а вас — в дом престарелых! В общем, ни о каких долларах даже не заикайтесь!

— Не знаю, не знаю, — пробормотала тетка Мура. — Не знаю, что это ты так разгорячилась. Сервиз я ей сама отдала. Зачем мне сервиз? И ложки тоже. А мальчику действительно надо спать отдельно. Он уже взрослый. И…

Но Татьяна уже повесила трубку.

И вот теперь письмо. Весельчак Рудик, бетонный забор, за забором кладбище, только вам туда не надо, ха-ха-ха! Кричать не пришлось. Код нажался на удивление легко. Рудик ждал ее на лестничной клетке. Был он весь покатый, с меховой опушкой вокруг широкой лысины. Опушку хотелось потрогать, а Рудика — повалять по полу, как ваньку-встаньку.