Ольга Шумяцкая - Теткины детки

— Он кем работает, этот Изя? — спросила Татьяна, когда они вылезли из-за водосточной трубы и проследовали в кинотеатр «Перекоп».

— Владелец заводов, газет, пароходов. А точнее — директор галантереи. Большой человек!

— Директор галантереи? В Харбин ездит? Зачем?

— Да никуда он не ездит?! Это Капа выдумывает, надувает щеки.

— А он ее любит?

— Кого?

— Рину.

— Любит — не любит, плюнет — поцелует… — пропел Леонид. Разговоры про Рину уже порядком ему надоели. Он не понимал Татьяниного интереса ко всей этой семейной мелочовке. А ей было интересно — ой как интересно! — Любит, конечно.

— Может, она потому и злится, ну, Капа? — задумчиво сказала Татьяна.

— Может, и так, — легко согласился Леонид. — Она ей не удалась, вот что. Она думала — будет девочка-куколка, как она сама, а вышла Рина.

— Ага, а куколка потом бы выросла и дала маме сто очков вперед. А маме это надо? Нет, она ее не за то не любит.

— А за что?

— Она недобрая, Рина. А ее все жалеют. Ее жалеют, а Капа ревнует. Ей же, наверное, надо, чтобы ею восхищались. Она ведь у вас чужая в семье? Да? Ее Изя, наверное, откуда-нибудь привез, из другого города, — начала фантазировать Татьяна. — Была девушка такая хорошенькая, он влюбился, он же не знал тогда, что из нее выйдет Капа с бантом на попе, думал, подруга жизни, ну вот, привез в Москву, показал родне, а ее не полюбили. Вот она и бесится. Так?

— Примерно так, — медленно проговорил Леонид. — А ты ничего, подруга жизни. Я думал, манная каша, а ты ничего, — и засмеялся.

— Дурак! Ты меня слушай! Я умная!

— Ну вот еще! — Он остановился и повернул ее к себе. — Умный у нас я. Договорились?

— Договорились! А я?

— А ты существо женского пола, наделенное не умом, а интуицией. Интуиции у тебя хоть отбавляй! Годится?

— Ну, как тебе сказать! Приходится брать, что осталось!

О даче были известны три вещи. Первая — что находится она в Мамонтовке. Вторая — что принадлежит Мишиным родителям. Третья — соседи Кошкины проделали дырку в заборе и повадились лазать к ним на участок, воровать яблоки. С этими соседями Кошкиными давно пора поговорить по-свойски, и если он, Миша, этого не сделает, то она, Ляля, умывает руки, и больше ноги ее на этой даче не будет, потому что она, Ляля, уже и так Фигаро — здесь, Фигаро — там, и хватит, и больше она этот вопрос поднимать не собирается, и если он, Миша, не в состоянии починить колонку, то она, Ляля, не собирается таскать воду за три километра, нет уж, дудки, в прошлом году и так бегали за молоком на станцию, а молочница что, молочница молодец, если молочнице не платить, так она и ходить не будет, и если в это воскресенье он, Миша, не соберет всех и не отправит немедленно на сельхозработы, и если они не вскопают грядки, то она, Ляля, расставит раскладушку и будет лежать весь день пузом кверху, наслаждаться жизнью, и хорошо, и пожалуйста, и обходитесь без обеда, если хотите, потому что как приезжать дурака валять, это каждый готов, а как работать, так никого поблизости не наблюдается, и все, и разговор окончен, и — хлоп по столу короткопалой ладошкой. А больше Татьяна про дачу ничего не знала.

— И Арика? — покорно спросил Миша.

— И Арика!

Так и поехали.

Встречались на вокзале. Рина уныло стояла в сторонке, катала носком ботинка камешек. Арик в лихо заломленной кепчонке травил анекдоты. Анекдоты были смешные, рассказывал Арик мастерски, но Татьяне отчего-то казалось, что только что при ней сказали гадость. На Татьяну Арик поглядывал круглыми вострыми коричневыми глазками, щурился, подмигивал и растягивал в улыбке узкие губы. Татьяна отворачивалась, пряталась за Леонида. Рядом с Риной стояла высокая девушка в совсем не дачном платье с широкой полосатой юбкой и очень узким лифом. И Татьяна подумала, как бы в такую жару девушка в этом платье не задохнулась. Платье было красивое, а девушка — не очень. Если честно, совсем никуда. Девушка была с носом. В прямом, разумеется, смысле. Этот нос заслонил Татьяне все остальные впечатления от поездки на дачу. Она не знала, что бывают такие носы. Она смотрела на нос и думала, что если бы у нее был такой нос, то ей, Татьяне, наверное, уже не понадобилось бы платье с широкой полосатой юбкой и узким лифом. Девушка глядела свысока, улыбалась одними губами, протягивала пальчики с искусно выделанными ноготками:

— Алла! А это мой брат… — и оборачивалась к высокому молодому человеку с таким же носом.

Имени брата Татьяна не запомнила. Это имя было ей ни к чему. Ей и так уже было «немножко хватит», как сказала бы Ляля.

— А вы в этом платье на даче работать собираетесь? — спросила Татьяна, и девушка засмеялась. Засмеялась обидно, как будто Татьяна сморозила глупость.

— Аллочка у нас работать не собирается. Аллочка у нас по части эстетического наслаждения, — сказал Леонид, и Татьяна с удовольствием увидела, как Аллочка краснеет. — Знакомься, Витенька и его новая девушка. Новая ведь, правда?

Витенька показывал кулак, фыркал и мотал кудрявой головой. Витенька был кукольный, девчачий, с округлыми движениями, округлыми пунцовыми щечками, округлыми линиями почти женского задика. И говорил Витенька округло, как-то по-женски растягивая слова. Говорил о какой-то премьере в театре — Татьяна не запомнила, — говорил долго, почти всю дорогу, вытаскивал из женской маленькой сумочки программку, отчеркивал ногтем фамилии знаменитых актеров, наклонялся к своей девушке округлой щекой.

— Изумительно! — говорил Витенька, и действительно получалось, что изумительно. Так изумительно, будто по всему вагону рассыпали мешок изюма. Рот Татьяны наполнялся сладкой слюной, и нестерпимо хотелось соленого огурца. — Вот и Маргоша говорит — изумительно! Да, рыжий? — И он трепал Маргошу по рыжим кудряшкам.

Маргоша кивала и глядела на Витеньку влюбленными глазенками. Рина сидела, низко опустив голову. Алла смотрела в окно. Арик и Аллин брат курили в тамбуре. Время от времени оттуда слышались короткие Ариковы всхрапы.

— Я послал мамочке программку! — заливался Витенька. — Я всегда посылаю мамочке программки в письме. Вы знаете, это очень важно, чтобы не разрывалась та связь, которая много лет питала людей нежностью и любовью! Я мамочке все пишу, буквально все, каждую мелочь, делюсь своими мыслями, наблюдениями, планами, своими печалями и радостями, как будто мы до сих пор живем в одном доме! — строчил Витенька.

— А как же… программка… вот же она… — И Татьяна кивнула на программку, которую Витенька крутил в руках.

— А Витенька у нас всегда покупает две программки, специально, чтобы не прерывалась связь поколений, — насмешливо сказал Леонид.

— А мамочка у вас где?

— А мамочка у него в Загорске, восемьдесят кэмэ от Москвы, электричка с Ярославского вокзала. Ты у мамочки давно был, Витенька?