Ганс-Йозеф Ортайль - Ночные тайны

Хойкен больше не думал о каком-то конкретном времени и пространстве, и вот уже события этого дня остались далеко позади. Его тело успокоилось и почти не реагировало на внешние раздражители, он дышал очень ровно и медленно. Наконец исчезли и картинки, и цветные полосы, которые напоминали ему блестящие воды Рейна во время заплывов на каноэ в годы его юности… наконец густая тьма постепенно превратилась в лучистое сияние, яркость которого затем снова померкла, однако через какое-то время достигла приятной гармонии.

Глухой продолжительный сигнал возвестил о том, что сеанс окончен. Хойкен еще какое-то время продолжал парить, потом открыл люк и вышел из резервуара. Его движения теперь казались ему ужасно замедленными, словно он вообще не сможет вернуться к прежнему, привычному для него состоянию. Георг тщательно смыл под душем соль со своего тела, вымыл волосы, потом немного посидел на деревянной полке и вытерся полотенцем досуха.

Он оделся и перед тем, как выйти, еще раз огляделся. Вода из бледно-зеленого яйца уже давно вытекла, его пустое пластиковое нутро казалось ему сейчас простым и обычным, как будто это была брошенная игрушка. Хойкен быстро закрыл за собой дверь, миновал две тахты и журчащий фонтан, поднялся по ступенькам наверх, к стойке, где его уже ждала молодая женщина, и перебросился с ней парой слов.

Когда он покидал плавательный центр, дождь уже кончился. Георг сделал несколько шагов и остановился. Все пойдет сейчас слишком быстро, а он не хотел поступать необдуманно и приспосабливаться к такой скорости. По дороге к месту парковки Хойкен смотрел под ноги. Сев в машину, он тут же сменил CD и сделал громкость чуть больше. Стереозвук, который напоминал барабанные удары и звучание бьющихся друг о друга кружек, снова рассыпался как мелкий дождь. Георг включил зажигание и, не раздумывая, двинулся в путь. Через десять минут он был уже в отеле «Соборный».

Перед тем как войти в номер, который еще утром занимал его отец, Хойкен на мгновение остановился. Ему хотелось, чтобы в комнате было уже убрано и ничего не напоминало об утреннем беспорядке. Он осторожно открыл дверь и медленно вошел в тихое помещение. Георг облегченно вздохнул, увидев, что в комнате идеальный порядок, а на столе и стульях нет никаких вещей. Узкие гардины, за которыми в холодных, ослепительных лучах солнца виднелась южная стена собора, были задернуты. Широкая кровать аккуратно, без единой складки, накрыта покрывалом. Письменные принадлежности, в беспорядке лежащие на столе утром, теперь были тщательно сложены. Стопка книг, газеты, пара блокнотов и подставка — сооружение из трех частей, похожее на маленький алтарь, — только это напоминало о том, кто вчера был хозяином номера.

Хойкен заглянул в шкаф. Одежда отца была теперь размещена так, что места и для вещей Георга оказалось достаточно. Ванная комната тоже была тщательно убрана: выставка «4711» турецкого золота отражалась в протертом зеркале, а все полотенца заменили.

Та педантичность, с которой была сделана уборка, вызвала у Хойкена хорошее настроение. С одной стороны, все ненавязчиво напоминало об отце, с другой же стороны, для нового клиента было достаточно места. Соотношение казалось Хойкену идеальным, и он был готов прямо сейчас жить в номере. Он раздвинул шторы. Пейзаж за окном словно приблизился и стал частью комнаты. Близость собора ощущалась так ясно, словно стекла большого окна и дверей были увеличительными. Георг начал раздеваться перед дверью, ведущей на совсем крошечный, узкий балкон. Он с наслаждением, небрежно и не глядя, бросал одежду на стоящий позади диван. Обладатель хорошего зрения мог бы сейчас увидеть его с площади перед собором и расценить это как эксгибиционизм, но Хойкен просто позволил своему нагому телу немного свободы и воздуха после благотворного сеанса.

Он ухмыльнулся, а затем направился к мини-бару, достал маленькую бутылку шампанского и налил его в бокал, который поставил вместе с бутылкой на ночной столик возле кровати. Потом откинул покрывало, достал из пиджака записную книжку отца и с наслаждением улегся в постель. Георг сделал глоток, прохладная жидкость медленно растеклась по языку. Шампанское разочаровывало его почти всегда, и почти всегда он думал, что откупорил не ту марку. Однако что-то в этом было. Отец всегда заказывал «Roederer Cristal» и, сообразно своему извращенному пристрастию к «Champagner-Rose», иногда даже «Rose Veuve Cliquot» . Возможно, он должен просто подражать отцу. В конце концов, ему уже пятьдесят и он уже мог хотя бы частично копировать вкусы отца, вместо того чтобы, как раньше, подчеркивать разницу между ними.

Хойкен принялся медленно перелистывать календарь и исследовать многочисленные заметки о встречах. Буквы ПФ появлялись действительно очень часто, наверное, неплохо было бы завтра снова встретиться с Петером Файлем и рассказать ему кое-что о ночных вылазках отца. Много раз встречались инициалы ЛЭ, Лина Эккель, с ней он тоже должен как можно скорее договориться о встрече. Нужно выяснить, что означает пометка Кип, которую Георг нашел сегодня утром на одном листке, а сейчас — в календаре под числом следующей пятницы и с вопросительным знаком.

Он допил свой бокал и налил себе второй. Такого дня, как этот, Георг не мог припомнить. Во всяком случае, сегодня он отбил все удары. Вечер только начинается, а он уже лежит здесь, более-менее спокойный и с легкостью на душе. В этой комнате он начинает понимать то, что случилось. Хойкен почувствовал прежнюю уверенность. Если бы он допил второй бокал, эта уверенность перешла бы в ощущение собственной силы, и тогда он мог бы попытать счастья и позвонить Вильгельму Ханггартнеру.

Он выключил свет и голый снова подошел к окну. Внизу, на площади, ходили группки из трех-четырех человек в тех торжественных, плохо сидящих вечерних нарядах, которые эти люди, наверное, считали праздничными. Георг терпеть не мог, когда пожилые женщины надевали туфли на высоких каблуках, повисали на мужчинах в шерстяных пальто и шли, как парочка пингвинов, через площадь в филармонию, чтобы в течение двух или даже трех часов мучительно слушать симфонии Берлиоза или других почтенных классиков. Он засмеялся и громко напел какой-то мотив, подражая кларнету. Шампанское начинало действовать, и вид спешащих через площадь по своим вечерним делам прохожих веселил Георга. Он вдруг вспомнил, что находится в центре старого римско-католического Кёльна, который в прошлом имел форму квадрата. Восточная стена города проходила прямо за собором, недалеко от Рейна.

Итак, в этом легендарном месте с подземными каналами и ходами находилось таинственное пристанище его отца. Должно быть, старик так же стоял вечером у окна в предвкушении ночи. Во всяком случае, Хойкена возбуждал этот вид и мысль о том, что он может смешаться с этой фланирующей праздной толпой. Он чувствовал свое возбуждение по усиленной пульсации крови, наполнявшей его член и придававшей ему ощутимую тяжесть.