Пол Райзин - Водка + мартини

Закончив речь, Хилари раскраснелась, кажется, вот-вот рассердится. Она уже выкурила свою сигарету и почти сразу же прикуривает вторую. Я думаю, в этом состоянии она наиболее привлекательна, хотя было бы большой ошибкой говорить ей об этом сейчас. Немолодой официант подкатывает к нашему столику тележку, нагруженную пирожными и пудингами.

— Черт побери, какая миленькая сладенькая тележка, — обращаюсь я к Хилари, пытаясь ободрить ее. — В наши дни такое не часто встретишь.

— Что-нибудь на десерт, синьор, синьорина? Творожный пудинг? Профитроли? У нас есть сегодня прелестное тирамису. Легкое и освежающее. Прямо так и просится в рот.

— Может, в рот, а может, наоборот, — отшучиваюсь я.

Хилари вежливо улыбается. Не оценила мое остроумие.

— Ну так что ты собираешься делать, Майкл?

— По жизни? Ну-у… заниматься благотворительностью. Чаще ходить в картинные галереи. Съедать по три порции в неделю какой-нибудь рыбы в масле. Отдать в ремонт вот эти ботинки. Ах да, дочитать наконец «Преступление и наказание». И спать с Николь. А может, с Луизой.

— А как насчет нас? — «Нас-с-с-с». Терпеть не могу, когда она так шипит.

Я глубоко вздыхаю.

— Мне кажется, нам надо… Мне кажется, мне надо немного больше свободы. И время, чтобы обдумать все как следует. Как ты верно подметила, скорее всего, это я во всем виноват. Похоже, что-то между нами и вправду… все пошло наперекосяк.

Хилари лезет в сумочку, долго роется в поисках зеркальца и помады. Она вот-вот заплачет.

— Послушай, Хилари, звучит дико, но меня пригласили на вечеринку в честь десятилетия «Бельведера». Собираются устроить там у себя дым коромыслом. Коктейли, шампанское рекой, обед, танцы, в общем, все как надо.

Она вытягивает губы, как делают все женщины, когда мажут их помадой, но сегодня у нее это получается странно, больше похоже на гримасу. Огромная слезища капает из уголка ее глаза и шлепается на скатерть.

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты со мной тоже пошла.

Хилари звонко щелкает косметичкой. Громко шмыгает носом.

— Очень жаль. Скорее всего, я буду занята.

Она швыряет косметичку в сумочку, нервно кладет на стол двадцатифунтовую бумажку и, не глядя на меня, выходит из ресторана.

Я так поражен, что заказываю граппу. Но это на нее так похоже. Нет, бодать тебя в хвост и в гриву, Майкл. Она сказала «очень жаль».

Итак, вот предполагаемый состав участников «Разминки перед смертью».

Во-первых, какой-то довольно гнусный ученый, который твердо убежден, что никакой жизни после смерти не существует, и которого откровенно не волнует то, что происходит перед смертью. В широком смысле он согласен со Стивеном Хокингом, что человеческая раса есть «всего лишь химические отходы на средних размеров планете, которая вращается вокруг ничем не выдающейся звезды где-то на задворках одной из сотен миллионов галактик. Мы столь ничтожны, что я никак не могу поверить в то, что вся остальная вселенная существует нам на благо». Он, разумеется, прав, но, по-моему, он большой мерзавец.

Следующий: мы ангажировали очень милого старенького епископа, претенциозного и манерного, как опереточный актер, готового в лепешку расшибиться, но доказать, что загробная жизнь, с ее раскрашенными диснейлендовскими небесами, на которых восседает Бог-отец вкупе с Иисусом Христом и Духом Святым, с ее Вратами в рай, святым Петром, сонмами ангелов и архангелов… в общем, такая вот загробная жизнь существует на самом деле. (Чушь собачья, но романтично.)

Потом идет врач-хирург, выдающийся член Королевского колледжа, своими глазами видевший больше мертвецов, чем звезд на небе. В разговоре со мной он вполне серьезно утверждал, что убежден в существовании такой штуковины, как душа, которая со смертью покидает тело и отправляется… куда — никому не известно. (Меня мучил соблазн сказать, что мне известно — в Лапландию, куда же еще.)

Далее, экзистенциальный психоаналитик, удивительно живая старушка, с каким-то странным акцентом и очками на цепочке (на телевидении эти детали особенно важны), — она считает, что большинство современных неврозов происходят оттого, что человек в корне не способен смириться с самим фактом своей смертности.

Ведущей у нас будет Мэв Миддлтоун, одна из баб на все случаи жизни в компании, которые вечно тянут на себе всякие полудилетантские программы — искусство, религия и все такое прочее. Глупа, восторженна, зато полна энтузиазма. И платить ей много не надо. (А это, последнее, чрезвычайно важно.)

И, наконец, Фарли. Более знаменит, чем все остальные вместе взятые и десять раз помноженные на самих себя. О, Фарли — благодаря ему наше шоу заметят, какую бы чушь он ни порол с экрана.

А теперь о неприятном. Наш директор — тертый калач по имени Майлс Килбрайд, который, похоже, нарочно прервал свой заслуженный отдых, чтобы поработать с нами. Его послужной список можно читать как учебник по истории телевидения; он работал со всеми, начиная с Ричарда Димблби, кончая Дейлом Уинтоном, а в детский сад ходил (очень даже может быть) с самим Лоджи Бэйердом. Каждый день, где-то около половины первого, он хлопает в ладоши и провозглашает, ни к кому конкретно не обращаясь: «Ну, ребята, работа не волк, в лес не убежит», и смывается как минимум часа на два. Это у него называется обед, который, надо сказать, он обычно проводит у телефона, обсуждая свои проблемы со специалистом по бракоразводным процессам. Несколько раз бывало, когда я поднимал какой-нибудь технический вопрос, касающийся студийной записи, он устремлял на меня горящий взор и ворчал: «Об этом, парень, не беспокойся. Когда покатит программа, все пойдет как по маслу». Или еще, его любимое: «Господи, да в наше время мы, бывало, просто запускали передачу, и все». А однажды он заявил нечто совсем непостижимое: «Поверь старому волку, если бы это было легко, они бы все сюда прибежали, все постарались примазаться». Анита, наш референт, конечно, его обожает. Саймон и Луиза боятся как огня. Что касается меня, то я считаю, что Майлс, будучи столь близок к предмету нашего шоу, сам здорово смотрелся бы в «Разминке перед смертью».

После вечера в баре Луиза ведет себя скромно и благоразумно, и виду не подает, что между нами что-то такое было. Зато я замечаю, что она постепенно преображается, становясь все более привлекательной: куда девались радикальные кофты и грубые штаны военного образца, под которыми совсем не видно женщины, — теперь на ней вполне женственные одежды, которые подчеркивают ее изящную фигурку. И цвет изменился — стали появляться розовые и нежно-голубые тона. Каждый раз, когда я смотрю на нее теперь, в голове моей вертится фраза: «Ну прямо совсем как настоящая женщина, только маленькая». Зато эффект, который производят ее жуткие очки на фоне общей юности и женственности, поистине сногсшибательный. Даже Саймон, кажется, потрясен. Время от времени выходя из своего обычного состояния транса (парень будто плутает где-то в параллельных мирах), он прилагает титанические усилия, чтобы поболтать с ней (мне случилось как-то подслушать его фразу типа «в выходные я так надрался…» — мне ничего не оставалось, как мрачно усмехнуться про себя).