Диана Джонсон - Раздел имущества

И еще одно обстоятельство заставляло Эми ощущать себя героиней романа Стендаля. Например, Жеральдин, сидящая рядом с Эми в зрительном зале, чуть раньше испытала несчастье по причинам, которые казались Эми очень французскими, хотя она и не могла бы сказать почему. Прямо как в романе, в котором одна из героинь, Матильда, заставила свою мать поехать в оперу, «несмотря на неподобающую ложу, которую предложил им смиренный нахлебник их семьи». Друг Жеральдин, режиссер пьесы, должен был оставить для них в кассе билеты. Но когда они приехали в театр, билетов не оказалось. Жеральдин стала спорить, Тамми и Уэнди, по-видимому, не ожидали, что она собирается устроить сцену, хотя Эми и переживала.

— Должно быть, произошла ошибка. Посмотрите снова. Мадам Шастэн… Тогда сходите и найдите месье Элиаса. Я говорила с ним сегодня утром…

Но месье Элиаса найти было невозможно. Мест больше не было, только на балконе, очень высоко.

— Невозможно сидеть на балконе, — кипела Жеральдин. — Кто-нибудь увидит нас там.

Литература — учитель жизни. В конце концов они сели на балконе, но Эми чувствовала, как от Жеральдин веет раскаленным негодованием, и поскольку любой бы был смущен, пригласив друзей и не достав билетов, в этом не было ничего специфически французского, на что могла бы указать Эми… Но сама она не нашла бы в этой проблеме — где можно сидеть в театре — ничего такого, из-за чего можно было почувствовать себя несчастной. Ее собственное зарождающееся несчастье было более значительным.

После пьесы, за ужином, Жеральдин частично извинилась за то, что вовлекла их в неприятную сцену и заставила сидеть на плохих местах. Она пояснила, что причиной ее необычной несдержанности была, как всегда, Виктуар. Тамми и Уэнди кивнули, у них был большой опыт в выслушивании несчастий Виктуар. Расставание Виктуар и Эмиля, по-видимому, не повлечет за собой сложностей ни со стороны Виктуар, ни со стороны Эмиля. Не будет никаких обсуждений, передумываний, взрывов эмоций, как это обычно происходит в случае разрыва. Кажется, все кончено.

— Возможно, все дело в понимании судьбы, заложенной в североафриканских генах Эмиля, — сказала Жеральдин. Оба они приводили ее в отчаяние своим нежеланием прилагать усилия для того, чтобы остаться вместе. — В Америке у вас есть консультанты по брачным отношениям. Надеюсь, что эта идея приживется и здесь. Я бы оплатила их визит к такому специалисту, но они оба, по отдельности, отказались от этого. Он приезжает, звонит, берет детей на прогулку, но ничего не делает для того, чтобы склеить их брак, то же самое и Виктуар. Если она знает, что он придет, она уходит из дому. А теперь, я думаю, он вернулся в их квартиру, поэтому она туда не поедет.

— Дело в деньгах, — высказала догадку Уэнди. — Получив наследство, она почувствовала себя более независимой. Она знает, что ей не надо мириться с тем, с чем она мирилась до этого.

— Она не получила денег! И не получит, пока не продадут дом, и ей надо заплатить более трехсот тысяч евро за это наследство, и довольно скоро. Правительство безжалостно. Боюсь, что она, со своим снисходительным характером, просто не способна жить так дальше. Даже я, обожающая Эмиля, вижу, что он обращается с ней, как с наиглупейшей особой. Не говоря уже о его страсти к женщинам. Он — cavaleur impénitent [220] Неисправимый бабник, дословно — нераскаявшийся кавалер ( фр. ). .

Эми встревожили эти откровения. Жеральдин назвала Эмиля «нераскаявшимся кавалером», и сначала Эми решила, что это выражение связано с занятиями конным спортом, тогда странно, что Виктуар возражала против этого. Но Эми быстро поняла, что имеется в виду переносное значение, и мысленно взяла на заметку, что эту метафору надо проверить по словарю, хотя ее смысл и был вполне ясен.

— Виктуар слишком романтична и совсем не понимает мужчин. Но я думаю, что причина не только в этом, — продолжала Жеральдин. — Она влюблена в свою идею жить в Провансе с этими англичанами, ее новыми братом и сестрой, в château Адриана Венна. Она говорит о château как о своем настоящем доме, как будто она никогда не была счастлива со мной и Эриком. После всего того, что сделал для нее Эрик! Он особенно остро это переживает…

Уэнди и Тамми, как американки, были настроены принять сторону Виктуар. Они тоже, как современные женщины, не считали, что должны мириться с такими провокациями, какие устраивал ей Эмиль; Виктуар — такая принципиальная, очаровательная, несовременная — совершенно права, что решила наконец постоять за себя и поддержать свое самоуважение. Эмиль, этот неисправимый бабник, хотя и восходящая фигура французского пантеона, был не тем человеком, за которого надо выходить замуж.

— Его лучше иметь в качестве друга, чем мужа, — сказала Уэнди. — Виктуар просто не то выбрала.

— Ей просто надо было взять его в любовники, — подвела итог Тамми. — Она такая красивая, она сразу же найдет себе кого-нибудь другого — как и ты когда-то, не забывай.

Эми поняла, что Жеральдин не понравилось, что ей напомнили о неприятном эпизоде из ее прошлого: о зачатии Виктуар.

Пока женщины продолжали философствовать, Эми очень ясно поняла про себя одну вещь, которая не делала ей чести. Она поняла, что очень надеялась на то, что интересный красавец Эмиль и романтическая Виктуар расстанутся друг с другом. Только что она, затаив дыхание, слушала, как Жеральдин говорила об этом, и все потому, что саму ее ужасно влекло к нему. Было, конечно, неправильно желать плохого их браку. Она разрывалась между самоосуждением и желанием вступить в разговор, поговорить о нем, как бы заявить свои права на него, просто произнеся его имя.

— У Эмиля есть свои недостатки, но он занятен, — продолжала Жеральдин, — и, честно говоря, я уверена, что в чем-то очень занятен. Конечно, Виктуар не скажет. Мне так хочется иногда, чтобы Виктуар была бы более… более расчетливой, что ли.

Вправе ли женщины ожидать от мужчин, чтобы они были занятными? Эта мысль никогда раньше не приходила Эми на ум. Была ли это французская мысль? От американских мужчин ждали, чтобы они были сильными, ответственными и, несомненно, платежеспособными, в последние годы их побуждали быть чувствительными, способными говорить о своих чувствах, но у Эми по этому поводу имелись свои возражения. Когда кто-то говорит о своих чувствах, остальным скучно. Такие разговоры также поощряют эгоизм и каким-то образом — как именно, она пока не знала — попирают догматы взаимопомощи. Нет, она предпочитала, чтобы мужчины разговаривали предметно, но не субъективно, и она сама предпочитала предметные разговоры. Эми винила женщин за ту пропасть, которая существует между мужским и женским разговором. Эми всегда считала, что именно женщины виноваты в том, что мужчины приберегают интересные разговоры для других мужчин. Но эти женщины все-таки вели разговор об очень интересном предмете, об Эмиле.