Лада Лузина - Я - ведьма!

Но проблема в том, что он — не я. И каждый раз, когда я поступаюсь хоть в чем-то, мне чудится: мое и без того сомнительное «Я» кренится, как Пизанская башня. Я злюсь на себя за измену, дергаюсь, чувствую дискомфорт. И он тоже бесится, оттого что я — не он.

Он ушел.

И я снова услышала размеренное дыхание своего одиночества.

«Одиночество, — сказала я себе, — это не когда ты один ночью. Это когда ночью ты не способен быть один».

Время приближалось к двенадцати. Я выбралась из постели, пошла на кухню, бестолково запихнула в себя что-то всухомятку. Полила кактус. Надо ложиться спать.

Разгромленная спальня вызывала отвращение. Я перестелила постель. Разделась.

«Может, он еще вернется!» — тоскливо ныла надежда.

«Конечно вернется. Сейчас я верну его!» — убежденно сказала себе я.

Схватив листок бумаги и склонившись над столом, я поспешно нацарапала на нем слова заклинания и начала переписывать его наоборот: «Я — отэ… оби ьворк юом…» Можно сломать язык. Но ничего, прочитаю по бумажке.

Подойдя к трюмо, я положила листок на тумбу. Двадцать три пятьдесят одна. Еще девять минут. Я состроила рожу, надула щеки, сцепила губы и… развеселилась.

Похоже, я заигрываю сама с собой!

И все же как неустанно интересно это лицо, только потому, что это — твое лицо. Твое! Пусть даже некрасивое. Слишком бледное. Большеглазое. Худенькое тельце, маленькая грудь. Неужели Валера любит это?

Это я?

Странно устроено зеркало — когда мы глядимся в него, то, говоря «Я», имеем в виду не себя, а свое отражение.

Я повертела головой, стараясь поглубже разглядеть свою комнату за стеклом. Она была такой же реальной, как и за спиной. С детства меня преследовало навязчивое ощущение ее реальности, мысль, что, извернувшись похитрее, можно войти туда, в Зазеркалье, и… ну, к примеру, переставить вещи.

Я в зеркале улыбнулась своим мыслям. Я возле зеркала прикоснулась губами к своим губам. Почему я не чувствую их? Холодное, безвкусное стекло. Я всосалась в него сильнее — зубы стукнули о твердую поверхность.

Как интересно, наверное, было бы поцеловать свои собственные губы?

Я нарциссистка?

Нет. Все нарциссы самодостаточны. А я, после ухода Валеры, ощущаю себя скомканной и брезгливо брошенной в угол нелепицей.

Ощущала, пока не подошла к трюмо…

Пора!

Я приложила ладони к зеркалу, словно предъявляя два неопровержимых документа, и, протарабанив наизусть первую часть заклятия, наклонила голову и, стараясь не сильно запинаться, стала читать неудобоваримый тарабарский текст.

«Я — отэ ыт, оби…

Стоны напольных часов с боем, доносившиеся из гостиной, сбивали с ритма.

…ьворк юом ьтип, ьтолп юом…

Обилие мягких знаков в начале слова сводило меня с ума!

…ьтсе идирп, йеом иворк то…

Это невозможно произнести!

…ьворк, йеом итолп то ьтолп.

Все. Часы затихли. Я подняла глаза.

Какой облом!

В зеркале не было никого — только я сама.

«Я сама» — так называлась женская передача с феминистским уклоном.

Я сама! Какое невыносимое словосочетание! Оно звучало как приговор, как оскорбление, как…

Вдруг словно волна взрыва отбросила меня от зеркала. Отшатнувшись, я впечаталась в стоящий рядом шкаф, чувствуя спиной его острый угол, врезавшийся мне между лопаток.

«О боже! Это…» — громыхало в голове.

Мое нутро дрожало и ходило ходуном, как дом после толчка землетрясения.

«Нет! Только не это!!!»

Заклятие это — сатанинское. Мы не вызываем привидений из небытия. А один черт знает, какого такого суженого вы позвали в ту ночь! — зазвучал где-то рядом раздраженный голос Карамазовой.

Я слышала его словно наяву. Но слова пролетали мимо моего сознания, распадались на буквы, буквы на звуки. Звуки кружились у ушей навязчивой писклявой мошкарой. Я отмахнулась от них. Дрожь внутри улеглась. И воспоминание, вырвавшееся из подсознания вулканической лавой, успело остыть и окаменеть.

Я вспомнила, чье лицо возникло передо мной в зеркале на Крещение. Я знала это столь же явственно, как и тот факт, что серьезно мое видение могут воспринять только в дурдоме. И немудрено, что его силуэт, походка, черты показались мне такими мучительно знакомыми.

Ведь из глубины зеркал ко мне вышла тогда Я САМА!

Так некстати услужливая память мгновенно сложила все в кучу: мою болезнь — «Симптом Зеркала», или «Симптом Абели», имя первого встречного и вещий сон на новом месте. Помнится, тогда, в детстве, я недоуменно морщила лоб, размышляя, как же можно выйти замуж за себя саму. Но сейчас, в двадцать пять, эти мистические совпадения вызывали у меня только одно — томительный страх. Не означают ли эти навязчивые персты судьбы, что…

Человеку запрещается переламывать свою судьбу, пусть и несчастную, — недобро напомнила мне Карамазова.

Валерий был моей судьбой…

Но вы перечеркнули свою судьбу. Вот в чем проблема.

Но я произнесла заклятие. Я только что завершила его до конца! И теперь мне сужен не Валерий, а Валерия.

А Валерий больше никогда не вернется.

Я обречена на себя саму! На вечное беспросветное одиночество!

Я обиженно отвернулась от зеркала, испытывая одно-единственное яростное желание немедленно наложить на себя руки.

И в ту же секунду чьи-то руки закрыли мне сзади глаза. Я вздрогнула так, что, казалось, сердце должно было выпрыгнуть у меня изо рта. И замерла. Ладони были холодными и гладкими. Я резко отбросила их, развернулась и встретилась глазами с Собой.

Самые сладкие в мире губы прикоснулись к моим, слились, словно два глотка мягкого мороженого, и стали таять, таять, таять…

Вспыхнул свет. День заливал комнату жарким золотом. Рядом со мной на кровати лежала Я. Стройное, молодое тело, перламутровое, как раковина, из которой родилась Венера Боттичелли. Хрупкое, удивительно родное лицо. Подрагивающие веки.

Глаза открылись — Я улыбнулась мне знакомой, тысячу раз виденной мною улыбкой, которую я видела сейчас впервые.

Тысячи раз и впервые — необычное это было чувство.

Не веря, немея, я провела рукой по ее обнаженной груди. Кожа была прохладной, словно зеркало, но в то же время упругой, живой, вызывающей желание. Она так и притягивала к себе пальцы, ее кожа — моя кожа, ее грудь — моя грудь.

— Нет нежнее тела, чем твое собственное, — произнес мой незнакомый голос. — Нет тела восхитительней, нет любимей, нет дороже, потому что оно твое.

— Не может быть… — выдохнула я.

И Я же, приподнявшись на локте, весело взглянула на себя огромными сияющими глазами, подалась вперед бесстыдно нагим, невинным телом и ответила:

— И все же это я.

— Разве отражение может выйти из зеркала?

— Не может, — покачала Я улыбающимся лицом. — Никогда. Но ты произнесла заклятие, и я не могла не прийти.