Ги Раше - Цари-жрецы

Из состояния полузабытья его вывел голос Ямена. Слуга присел возле него и тихонько позвал:

— Господин, что с тобой случилось? Где ты был?

Хети сел на ложе, прижал ладонь ко лбу, провел ею по волосам.

— Что случилось? Почему ты разбудил меня?

— Господин, я не будил тебя. Я взял тебя за руку, потому что ты бредил во сне.

— А… Да, возможно, ты правильно сделал… Мой добрый Ямен! Как закончился для тебя вечер?

— Хорошо, мой господин. Но ты… Я видел, как ты уходил с этой женщиной…

— Да, и что?

— Да хранит тебя Анат! Знаешь ли ты, кто эта женщина?

— Откуда я могу это знать? Я буду очень тебе признателен, если ты мне скажешь.

— Так знай: ее зовут Аснат, она — дочь нашего господина, царя Шарека.

Одним прыжком Хети оказался на ногах.

— Что за глупость! Эта девушка — царевна Аснат? Ты уверен?

— Как в том, что ты стоишь сейчас передо мной. Но я теперь теряюсь в догадках: кто ты? Как могла царевна, к которой никто не осмеливается подойти, опасаясь меткого удара хлыста, — а она, не скупясь, награждает ими наглецов, причем целится в лицо, — позволить тебе приблизиться? И она не причинила тебе вреда?

— Нет. По крайней мере, она не сделала ничего, что было бы мне неприятно.

— Неужели ты ей понравился?

— Я еще не знаю.

— Ты увидишься с ней еще раз?

— Это зависит от меня. Быть может, это случится сегодня вечером.

— Я всего лишь твой слуга, но я не советую тебе искать с ней встречи.

— Почему же?

— Почему! Сразу видно, что ты не знаешь, каков нрав у ее отца, нашего царя! Если он узнает, что дочь отдалась первому встречному, он прикажет тебя найти, и ты умрешь в страшных муках!

— Ямен, твои речи пугают меня. Но и ты пойми — я влюбился так сильно, что готов вытерпеть самые страшные пытки ради этой любви.

— Господин мой, ты сошел с ума. Умоляю тебя, сделай так, чтобы наш господин Тарамму ничего не заподозрил! Если он узнает о случившемся, он тут же прикажет тебя арестовать и доставить к царю, чтобы ты понес наказание, которое заслужил, совершив столь ужасный проступок.

— Как, неужели любить такую красавицу — преступление?

— Да, если речь идет о царевне гиксосов, чей отец — могущественный царь Шарек. Отец пообещал ее руку человеку, который станет его наследником, об этом знают все.

Хети запустил пальцы в волосы — да, царь Шарек бдительно охраняет невинность своей дочери. Теперь он понял, почему царевна смогла остаться девственницей: никто, кроме него, не потерял разум настолько или не влюбился так сильно, чтобы действовать, не страшась царского гнева. Но слова Ямена поразили его. Свершилась воля богини Анат или богини Изиды, а быть может, и Хатор — какая разница, он готов был чествовать их всех, поскольку каждая являла собой воплощение магической женской сущности, — он, как сумасшедший, влюбился в женщину, которая была ему обещана судьбой. Он тешил себя надеждой, что и она не осталась к нему равнодушной, иначе разве стала бы она делать то, что сделала?

Неудивительно, что Хети с нетерпением ожидал наступления ночи, чтобы отправиться в хижину, ставшую пристанищем их любви. Он решил не заходить в трактир Сидури. Время, потраченное на это, казалось ему потерянным, украденным у ночи, которая и без того была коротка, — ночи, обещавшей утолить его страсть, исполнить желания, вновь охватившие его при появлении рядом прекрасной женщины…

Ближе к полудню Хети наконец встретился с Тарамму. Градоправитель спросил, есть ли у него все необходимое для успешного выполнения задания царя.

— Я благодарен тебе за то, что ты обо мне заботишься, — ответил ему Хети. — Заверяю тебя, все идет так, как должно, и наш господин, царь Шарек, будет мною доволен.

В полдень Ямен подал ему обильную трапезу. Хети изнывал от нетерпения, не мог усидеть на месте — выходил из комнаты во двор, потом снова возвращался. Наконец он решил отправиться на место встречи немедленно. Он рассудил, что лучше ожидать встречи с девушкой в хижине, где они любили друг друга, ведь там так сладко будет мечтать. А во дворце градоправителя он просто задыхался, чувствуя себя пленником.

Выйдя из города, он немного успокоился. Хети быстро шел по дороге, направляясь к дубовой роще Мамбре, хотя времени у него было в запасе еще много. На полях, мимо которых он проходил, работали крестьяне. А среди деревьев, слева от дороги, он увидал шатры кочевников. Утром он их не заметил. Он подумал, что кочевники, должно быть, пришли ближе к обеденному часу — они только-только заканчивали устанавливать свои шатры. Увиденное его обеспокоило: кочевники расположились довольно близко к хижине, хотя расстояние, их разделявшее, было все же таким, что ни криков, ни лая собак в хижине не должно быть слышно. А собак он видел: кочевники привели с собой стада коз и овец, которых охраняли собаки.

Не обращая больше внимания на пришельцев, Хети пошел дальше. Хижина была пуста, но это его не удивило и не встревожило: его ночная невеста назначила свидание в вечернее время, не уточнив точного часа, так что следовало в любом случае дождаться наступления темноты. Поэтому Хети напился из источника и прилег в хижине на подушки. Ему нравилось думать о своей возлюбленной как о ночной невесте, хотя теперь он знал, кто она на самом деле. Он думал о том, что мог бы догадаться, кто предстал перед ним в то утро. Ведь удивился же он, увидев девушку на колеснице в полном одиночестве! Он принял ее за девушку из кочевого племени, а ведь он знал, что колесница — редкий вид транспорта, кочевники езде на них не обучены, и они есть только у царя! Конечно же, только дочь Шарека могла иметь собственную колесницу и разъезжать на ней по окрестностям без сопровождения! Не без удовольствия он отметил, что она — настоящая дочь своего отца — мужественная, бесстрашная, презирающая простонародные предрассудки. Именно такими качествами должна была обладать женщина, чтобы поступать так, как поступала Аснат. Ведь все женщины, которых он встречал с тех пор, как покинул берега Нила, казались ему забитыми, полностью подчиненными мужчинам существами, жизнь которых проистекала в замкнутом пространстве их дома, в кругу семьи. Лишь единицы из них производили впечатление независимых, но таких он встречал только в Содоме, чаще всего в трактирах…

Он прижал к лицу подушку, на которой совсем недавно покоилась голова Аснат, и уловил легкий аромат — аромат ее волос, ее тела, аромат, которому он не мог придумать названия, — острый, провоцирующий, восхитительный… Напрасно искал он слова, чтобы выразить свое ощущение, — все они казались избитыми.