Рэнделл Уоллес - Любовь и честь

Важность порученной мне задачи давила на меня как камень. То, что я все-таки добрался сюда, благодаря Богу и сабле, было ничто по сравнению с тем, что предстояло сделать.

И, тем не менее, лежа под теплым одеялом в уютной гостинице в Санкт-Петербурге и глядя сквозь замерзшее окно на мерцающие звезды, я искренне верил, что все сделаю как надо. Верил потому… потому что верил. Я верил в Америку и в себя, американца. Я был твердо уверен в том, что сын короля рождается не умнее, и не здоровее, и не лучше, чем сын фермера (правда, и наоборот). И как все люди, я считал, что Господь думает так же.

И мне казалось, что Екатерина тоже мыслит, как я, ведь она не родилась императрицей. Она стала ей благодаря своему уму и таланту, а уж одно это говорит о том, что, выслушав мою речь «Америке быть!», она сразу согласится со мной.

Следующим утром я поднялся чуть свет и, приказав принести в мой номер горячей воды, наконец помылся и побрился. Отдав в стирку свой походный мундир и грязное белье, я переоделся в штатское, так как хотел приберечь парадную форму до нужного момента. Постучав в комнату Горлова и не дождавшись ответа, я спустился вниз. Я позавтракал горячим чаем и черным хлебом с сыром, затем надел шубу и вышел на улицу.

Был конец ноября — для этих широт начало зимы, — и вовсю сияло солнце. А вот летом погода здесь, наоборот, чаще пасмурная. Во всяком случае, так мне рассказывали в Лондоне.

По сверкающим под солнцем снежным улицам бойко мчались сани.

К моему удивлению, у гостиницы стояли сани Петра, и сам он, улыбаясь, явно поджидал случая подзаработать. Я поздоровался, улыбнулся в ответ и уселся в сани.

— Невский проспект!

Он кивнул и щелкнул языком.

Любой город имеет два лица. Его достопримечательности: памятники, музеи, дворцы — это одна сторона. Трущобы, нищета и грязь — это вторая. Но еще нигде я не видел, чтобы контраст проявлялся так резко, как в Санкт-Петербурге. Сначала, пока мы ехали по широким улицам среди прекрасных домов, мне казалось, что все здесь как в хорошем европейском городе — Вене, Берлине или Стокгольме, но едва мы пересекли деревянный мост через один из главных каналов, как я увидел совсем иной Санкт-Петербург. Город основал царь Петр Первый, желавший иметь выход в Балтийское море. Петербург строился на болотах, и теперь я видел, что все последние семьдесят лет стройка не прекращалась. Сотни рабочих возились вдоль каналов — осушая болота, закапывая и забивая сваи, возводя набережные и прекрасные дома. В воздухе висел кандальный звон, когда скованные цепями люди волокли огромные камни и бревна туда, где их ждали каменщики и плотники. Инженеры выкрикивали команды по-немецки, а надсмотрщики, пощелкивая плетями по спинам каторжников, орали по-русски.

Назвав Петру адрес, я очень скоро обнаружил, что сани остановились у прекрасного дома, над которым развевался французский флаг, указывающий, что здесь живет посол Франции при дворе Ее Императорского Величества Екатерины Великой.

Едва я постучал и приготовился сказать на французском языке заготовленную фразу, как дверь распахнулась, но открыла ее не прислуга, как я ожидал. В дверях стояла прекрасная рыжеволосая зеленоглазая девушка в платье цвета лаванды. Одна тонкая бровь ее была приподнята, словно в немом вопросе. Я так растерялся при виде этого прелестного создания, что смог только ошеломленно поклониться и выдавить из себя:

— Мадемуазель.

Она посторонилась, давая мне пройти, словно привыкла принимать незнакомых мужчин.

— У вас письмо для отца? — спросила она по-английски, едва закрыв дверь, но мне сразу стало ясно, что она француженка. — Давайте его мне.

Я замешкался, а она нетерпеливо пояснила:

— Отец наверху с любовницей. Можете мне довериться.

Она рассмеялась и протянула мне руку, явно забавляясь моим замешательством.

— Кайрен Селкерк. Из Америки, — представился я.

— Шарлотта Дюбуа, — тряхнула головой она и снова протянула мне руку. — Письмо?

— Это строго конфиденциальное…

Она нетерпеливо выхватила письмо у меня из рук и, открыв его, прочитала вслух:

— Прошу оказать помощь и содействие этому юноше Кайрену Селкерку и его другу Сергею Горлову в интересах наших народов. Подпись — Бенджамин Франклин. Ого! Впечатляет.

Вдруг Шарлотта повернулась к двери. Там, у тротуара, остановились сани, и из них выпрыгнул молодой человек с напомаженными волосами, в форме русской армии, и без стука, как свой человек, вошел в фойе, где был несколько обескуражен, увидев меня. Зато Шарлотта приняла его появление как должное.

— Наконец-то, Родион. Проходи в гостиную, я сейчас приду.

Она дождалась, пока дверь гостиной закроется, и повернулась ко мне.

— Я бы с удовольствием занялась вами сейчас, но, как видите, у меня назначена встреча. Но я обязательно передам ваше письмо отцу. Можете на меня… положиться.

Она многозначительно взглянула на меня и, сунув письмо в декольте, исчезла за дверью, предоставив мне самому выбираться из дома.

Час спустя мы с Горловым и Петром сидели за обедом в «Белом гусе». Горлов ел, а я никак не мог успокоиться.

— Вот баран! Кто бы мог подумать, что письмо, на которое возлагалось столько надежд, попадет не в руки посла, а на грудь женщины.

— На грудь? — поднял бровь Горлов.

— Она сама сунула его туда, — поспешно заверил я.

— Сама? — задумчиво переспросил он. — Красивая?

— Горлов! — крикнул я. — Прекрати! Мне не до шуток. Без этого письма мы…

Я умолк, потому что как раз напротив окон остановилась великолепная карета, обитая бархатом, с синими плюмажами и кистями.

Из кареты вышел роскошно одетый вельможа и царственной походкой проследовал в гостиницу. Через минуту он появился в обеденном зале в сопровождении хозяина гостиницы, который почтительно показывал в нашу сторону.

Вельможа едва заметно кивнул и направился к нам. Я был ошеломлен. Горлов тоже, но гораздо больше, чем я, — он просто застыл с куском мяса во рту, выпучив глаза.

Это, похоже, ничуть не смутило вельможу. Изящным жестом он с поклоном положил на край стола конверт.

— Граф Горлов! — он щелкнул каблуками и поклонился Сергею, а я очень обрадовался, что эта чопорная башня сразу поняла, что это не я сижу с открытым ртом.

— Мсье Селкерк! — снова щелчок каблуков и поклон.

Едва заметно кивнув Петру, вельможа так же величественно удалился.

Я посмотрел на Горлова. Он, по-прежнему застыв, смотрел вслед неожиданному гостю. Потом его челюсть шевельнулась, раз, другой, и он снова принялся жевать. Хлебнув из кружки, он вытер губы рукавом.

— Ну и дела! Похоже, это последствия твоего визита на Невский.

Я взял со стола конверт, открыл его и вытащил приглашение.