Анн-Мари Нуво - Анжелика в России

Перебивая подругу, Анжелика весело рассмеялась.

— Вы напрасно смеетесь, милочка, — похлопала ее «веером по руке Нинон, но и сама не могла удержаться от смеха. — На Новый год она проиграла более шестисот тысяч ливров, и король немедленно оплатил ее проигрыш из казны. Теперь она занята строительством. В Кланьи, недалеко от Версаля, ей построили дом, но она сказала, что такое помещение подходит скорее для девочки из оперы, и отказалась принять этот подарок его величества. Чего ж вы думаете? Дом сломали, и теперь по плану Мансара там строится настоящий дворец. На это дело уже ухлопали более двух миллионов ливров. Сам Кольбер обращается к ней, желая услышать, что и как перестроить в Версале. Такова воля короля.

— Кольбер? Выходит, она и впрямь могущественна, — проговорила Анжелика.

— О, да! Ее боятся. Она капризна, язвительна. Что бы развлечь и заинтересовать короля, она не щадит никого. В ней есть обаяние, этакая простота. Ей ничего не стоит запрячь шестерку мышей в игрушечную карету, или она начинает возиться с козами на своей ферме и перецеловывает всех козлят. Его величество в восторге от прелестной пастушки! Но она лишена подлинного остроумия. Ее стихия — дворцовые интриги, политика ей недоступна. Из государственных людей на нее всерьез ставит лишь наш военный министр Лувуа, этот краснорожий мужлан.

— На кого же ставят наши государственные мужи?

— Ты не поверишь!

— И все же…

— Ты, возможно, будешь смеяться, но это мадам Скаррон.

— О, матерь Божья! Мадам Скаррон?!

— Да, это она. Недаром говорится: «Если женщина хочет потерять мужа, она знакомит его с подругой». Мадам Монтеспан взяла нашу скромницу Скаррон воспитывать своих детей, прижитых от короля, и поселила ее на улице Вожирар. И король бывает там, часто видится с мадам Скаррон, беседует и уезжает неизменно в хорошем настроении. Скромность и набожность этой женщины — такой контраст с жизнью Версаля! Монтеспан дает состояния, звания, титулы, разоряет, изгоняет, отправляет на эшафот, но дни ее сочтены. Весь этот шум, капризы, раздражительность начинают надоедать королю. Сейчас она затеяла бракоразводный процесс Король пока поддерживает это начинание, развод в какой-то мере избавит его от ревности несчастного маркиза де Монтеспан, а этот человек способен на все, даже на публичные оскорбления. Но сама мадам де Монтеспан возлагает на процесс несколько иные надежды.

— Не хочет ли она стать королевой Франции? — рассмеялась Анжелика.

— У нее достанет глупости, — улыбнулась обворожительная Нинон. — Но при первом же намеке король освободится от этой вздорной и глупой гусыни.

— А пока государственные мужи стараются заручиться расположением новой возможной фаворитки, — закончила Анжелика мысль подруги. — И кто же делает ставку на скромницу Скаррон?

— Многие, Кольбер в том числе.

— Да, это серьезно.

— Это серьезнее, чем вам кажется, моя дорогая, — грустно покачала головой де Ланкло. — Игра началась. Вино налито, и его выпьют. Таким образом, ваше появление в Париже и внимание к вам со стороны короля одинаково нежелательно для обеих группировок. Они рассчитали многое, почти все, и тут появляетесь вы собственной персоной. Это меня беспокоит. Если мадам де Монтеспан вас определенно не любит, вам надо доказать свой нейтралитет хотя бы клану, поставившему на мадам Скаррон…

— Ты так считаешь?…

— К несчастью… Иначе можно попасть меж двух жерновов.

— Мадам Скаррон все еще бывает у тебя? — подумав, спросила Анжелика.

— Теперь очень редко, — грустно ответила известная куртизанка.

На следующий день Анжелика отправилась с визитом на улицу Вожирар. Обстановка в доме, где воспитывались дети короля, отличалась изысканностью и простотой. Вышколенные лакеи застыли изваяниями. Об Анжелике доложили. Госпожа Скаррон, одетая со вкусом, но не по возрасту скромно, немедленно приняла ее. Она стояла у изящного бюро, на котором лежало недоконченное письмо.

— Я так рада видеть вас, милая маркиза, — улыбнулась мадам Скаррон. — Вы одна из немногих женщин, чье общество доставляет мне истинное наслаждение.

— Не отвлекла ли я вас от каких-либо важных дел? — забеспокоилась Анжелика.

— Я пишу его величеству отчет о жизни детей. Для меня, действительно, нет ничего важнее, — скромно сказала воспитательница королевских отпрысков. — Но я уже заканчиваю. Надеюсь, у вас есть несколько минут?

— О, разумеется! Прошу вас не отвлекаться. Ах, как я вас понимаю, дорогая мадам Скаррон! Интересы короля — прежде всего. Это девиз лучших людей Франции, — горячо поддержала ее Анжелика.

— Да-да, — мадам Скаррон вновь обратилась к письму, но предварительно бросив на Анжелику недоверчивый взгляд, говоривший: «А не издеваетесь ли вы надо мной, милочка?» Глаза гостьи блестели от неподдельного восторга, и госпожа Скаррон успокоилась.

Пока хозяйка писала, Анжелика рассматривала ее, как будто видела в первый раз. Привлекательная шатенка с черными глазами, цвет лица матовый, после пышной блондинки Монтеспан короля должно было тянуть на эту «индианку» хотя бы ради разнообразия. Не первой молодости, старше Анжелики на два года, но выглядит прекрасно. Скромна. А скромность привлекает, если она не мрачна и если она — скромность, а не ханжество. В том, что мадам Скаррон отнюдь не ханжа, Анжелика была уверена. В замке известного Луи де Вилларсо есть портрет обнаженной мадам Скаррон, написанный лично владельцем замка. Роман длился несколько лет. Да и само знакомство Скаррон с Нинон де Ланкло о многом говорит.

— Ну, вот и все, — удовлетворенно сказала мадам Скаррон, от письма она отрывалась, как от пресытившегося любовника.

Звук колокольчика вызвал лакея, одетого так, как обычно одевались лакеи самого короля. Мадам Скаррон протянула запечатанный конверт, который был почтительно принят на специальный серебряный поднос. Лакей с поклоном удалился.

— Не сомневаюсь, что его величество с интересом и удовольствием читает письма, написанные вами, — сказала Анжелика. — Ваш язык, ваш стиль всегда привлекали меня простотой и ясностью изложения, чувствуется школа вашего покойного мужа, господина Скаррона. О, это был талантливый поэт!

— Мой бедный Поль прожил свой ад на земле, — госпожа Скаррон вытерла покатившуюся по щеке слезинку. — Боже, как он мучился! Болезнь буквально искарежила его. Руки двигались с трудом, писать он мог только с помощью специального приспособления. А какие боли он испытывал ночами! Даже опиум не помогал ему. Каких усилий стоило ему сдерживать крики. И так целых восемь лет… Нередко целыми ночами сидела я около мужа… Вы знаете, я предпочла замужество монастырю, и это, видимо, стало испытанием, ниспосланным свыше…