Алина Феоктистова - Выше только звезды

Наконец Даниил начал делать друзьям знаки.

— Диана, мне нужно с тобой поговорить, — подчеркнуто театрально сказал Берт.

— Пошли. — Диана покраснела и встала. — Извините, Власта, мы скоро вернемся.

— Черт бы побрал всю эту историю, — сказал Берт, пропуская Диану в свою комнату.

— Зато можно официально остаться вдвоем. — Девушка блаженно растянулась на кровати. — Иди сюда и не злись.

— Какое счастье, что у меня есть ты, — Берт погасил свет и лег рядом. — Я не знаю, кем бы я стал, Диана, если бы не ты и не Вера.

— Ты говоришь о своей бабушке? — спросила Диана. — Все-таки забавно, что ты до сих пор с ней живешь. Наши однокурсницы уверены, что у тебя как минимум гарем.

— Ты тоже полюбишь ее, когда ближе познакомишься, — сказал Берт.

Он нашел губами ее губы, и больше уже ни один из них не произнес ни слова.

Когда они поднялись к ним в квартиру и расположились в гостиной, Даниил какое-то время сидел в нерешительности, не зная, с чего начать разговор, и тем более, как перейти к действиям. Пауза росла, он все сильнее ощущал свою неловкость и проклинал себя за неумение обращаться с девушками.

— Я так поняла, что твоя сестра и этот парень ушли до утра, — первой нарушила молчание Власта.

— Нет, конечно, нет, — принялся разуверять ее Даниил, но тут же подумал, что говорит глупость, возможно, она сама старается ему помочь. — Да, наверное… — Он смутился. — Я не знаю.

— Но она любит его? — спросила девушка.

— Нет, что ты, они просто друзья, — сказал Даниил и понял, что выдает себя с головой.

— Тогда зачем же они ушли до утра? — иронично удивилась Власта и встала. — Я догадалась. Провожать меня не нужно, доеду на такси. — Она взяла сумочку и вышла в коридор. — Не ожидала от вас.

— Нет, не уходи, пожалуйста, — Даниил спиной загородил дверь. — Все так глупо получилось. Они действительно друзья, я уговорил их оставить нас вдвоем. Мне это нужно было для того, чтобы… — Он смешался и замолчал.

— Значит, они только друзья? — переспросила с недоверчивой улыбкой Власта.

— Не совсем так, они общаются из-за меня, потому что Берт мой друг, но они с детства друг друга терпеть не могут, особенно Дина Берта, — ответил Даниил. — Она никогда бы не пошла к нему, но я ее очень просил, и она согласилась.

— И позвать меня в вашу компанию тоже уговорил ее ты? — продолжала расспрашивать девушка.

— Да, она сделала это ради меня, — признался Даниил. — Власта, я сделал это лишь потому, что люблю тебя, — Даниил так нервничал, что боялся разрыдаться, если она сделает еще хоть шаг к двери.

— В самом деле? — усмехнулась она, но вернулась в гостиную и села в кресло.

Даниил понял, что у него есть шанс расположить ее к себе, и впервые поймал себя на мысли, что завидует Берту, который так умело общается с девушками.

— Ты мне не веришь, я вполне понимаю тебя, другой на моем месте повел бы себя иначе, не так глупо. — Он от смятения стал подряд лепить все, что думает, зная, что лишь ухудшает мнение девушки о себе. — Но я… у меня еще никого не было. Я знаю, что это смешно, мне уже восемнадцать, но я не хотел встречаться без любви, а любить никого не мог, в моей душе всегда жил твой образ. — Он опустился в другое кресло и выжидательно посмотрел на нее, словно в суде ждал оправдания или смертного приговора.

— В самом деле? — В ее голосе было уже меньше иронии, она несколько минут сидела молча, словно о чем-то раздумывая.

— Ты не веришь мне? — тихо спросил Даниил.

— Верю. — Она встала и, подойдя к нему, села на колени и обняла его за шею.

Он видел, как она наклонилась к нему, и ее лицо оказалось настолько близко, что он мог различить нежный пушок у нее на щеках, и все не мог прийти в себя. Настолько не совпадало теперь ее поведение с тем образом, который он себе нарисовал. Она целовала его очень умело, и ему было стыдно, что он сам целоваться не умеет, и досадно, что Берт и Дина были правы на ее счет. У него как-то сразу не осталось к ней ни любви, ни той восторженной нежности, которую она в нем вызывала, и своим профессионализмом она будила в нем только первобытную страсть, желание взять ее, не вкладывая в это ни душу, ни сердце. Он сразу почувствовал себя уверенным, потому что ему стало безразлично, что она о нем подумает. Она была его мечтой, а оказалась девочкой на одну ночь. Он, конечно, не стал делать так, как мечтал, когда думал о ней. Он не сказал ей ни единого ласкового слова. Даже не поднял на руки. Просто поставил на пол, сняв с колен, и почти сорвал с нее одежду, а потом, суетливо раздеваясь на ходу, подвел к кровати. Она не сопротивлялась и не проронила ни звука. Он досадовал на себя за свою неопытность — у него не сразу получилось то, что в рассказах друзей и в литературе представлялось таким простым, а когда, наконец, он почувствовал, что сделал так, как надо, он достаточно быстро завершил процедуру, о которой столько грезил и которая оказалась совсем другой. Он сразу поднялся и стал одеваться с видом полководца, выигравшего битву, а одевшись, сел в кресло и, вынув сигарету, закурил. «И это называется стать мужчиной, — разочарованно подумал он. — Впрочем, от шлюхи из стриптиза можно было, наверное, ожидать большего».

Она все время их непродолжительной близости лишь смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых был чуть ли не ужас, и даже не шевельнулась. Ее губа была закушена, и он мог бы поклясться, что ни капли страсти в ее лице не увидел, хотя он мог и ошибаться…

— Поехали, я все же отвезу тебя. — Он наконец соизволил взглянуть на нее и был поражен.

Она не только еще не оделась, она вообще не встала и сейчас лежала, отвернувшись к стене и свернувшись калачиком. Ее голые плечи вздрагивали.

— Ты что? — Он повернул ее к себе.

Она поднялась, не глядя на него, и стала одеваться, смахивая слезы. Он выронил сигарету и даже не сразу заметил, что она прожигает дыру в ковре гостиной, а лишь почувствовав запах горелого, на ощупь нашел ее, обжигая пальцы, и положил в пепельницу. Его взгляд был прикован к светло-розовой обивке дивана, на которой появились два бурых пятна. Он почувствовал, что пот выступил у него на лбу, и он, пятясь, отошел обратно к креслу и бессильно опустился в него. Она оделась, и ее лицо приняло прежнее отрешенно-замкнутое выражение.

— Я сама доберусь, — глухо сказала она.

— Милая, любимая, прости. — Он обнял ее, но она на его объятия не отвечала. — Я действительно люблю тебя. Прости меня, что я усомнился в тебе, ты чистое, невинное существо, а я…

Она только усмехнулась:

— Я пойду?

— Нет, подожди, что мне сделать, чтобы ты меня простила? — Он заглядывал в ее глаза.

— За что? — удивилась она и попыталась обойти его, как неодушевленный предмет, зачем-то оказавшийся на пути к выходу.