Нелли Осипова - Любить, чтобы ненавидеть

И вдруг из Праги позвонил его друг и коллега, рассказал, что на собрании акционеров их фирмы его избрали одним из заместителей председателя правления. Ладислав еще переваривал эту новость, как позвонил сам шеф, официально уведомил его об избрании, поздравил и сообщил, что ему надлежит срочно вернуться в Прагу, так как фирма расширяется и нужно взять новые отделения под жесткий контроль.

— Я непременно вырвусь в Москву в ближайшие два месяца, — повторил он несколько раз, грустно глядя в глаза Кате.

Видимо, по его представлениям, сказать вот прямо здесь, на толчке у студенческого общежития, что он ее любит, и повести к себе, предложить ехать в Прагу, было недопустимо. Что-то удержало и Катю от того, чтобы взять инициативу в свои руки. Возможно, нерешенный для себя вопрос — хочет ли она ехать к Ладиславу после окончания института. Языковый барьер ее не волновал — сначала по его инициативе и под его же руководством, а потом самостоятельно она довольно быстро овладела чешским, старалась общаться с Ладиславом только на его родном языке, хотя он порой и протестовал — ведь его задачей было выучить русский. Потом они придумали собственную методику: он говорил на русском, а Катя — на чешском, и они поправляли ошибки друг друга. Успехи Кати удивляли его и даже вызывали некоторую зависть, потому что он продвигался значительно медленнее ее.

Тогда что ее удерживало? Многочисленные московские театры, как новые, авангардные, так и старые, сохранившие свои традиции? Но в Праге, наверное, не меньше театров, в том числе и прославленных на весь мир. Консерватория? Она знала, что филармоническая жизнь в Праге не уступает по насыщенности московской. Опера? В Праге тоже гастролируют звезды мировой сцены.

Катя поделилась своими сомнениями с матерью — она часто обсуждала с ней волнующие ее проблемы, и беседы всегда были на равных, словно разговор со старшей подругой.

Елена Андреевна выслушала дочь и задумчиво произнесла:

— Если тебя волнует театральная и филармоническая жизнь Чехии, то это, безусловно, обширная и очень интересная тема, но к любви не имеет никакого отношения. Что касается Ладислава… видишь ли, девочка, одно только желание выйти замуж — еще не повод для брака. Ты не любишь его. Это очевидно.

— Но, мама… — попыталась перебить ее Катя.

— Погоди, дослушай. Судя по твоим словам, он интересный, умный, вполне респектабельный и обеспеченный молодой человек. К тому же он великолепно воспитан, внешне элегантен и потому импонирует тебе. Думаю, и к тебе он относится точно так же, не более того. Я бы приветствовала такой брак, если бы тебе было лет сорок — тихо, спокойно, все рассчитано и продумано. Но в твоем возрасте! Зачем? Поверь мне, пройдет немного времени, и ты почувствуешь, как все само собой утрясется и рассосется. — Она помолчала. — Впрочем, решать тебе.

Ладислав улетел.

Через два дня он позвонил и восторженно рассказывал о делах своей фирмы, о своей новой работе, о своем намерении приехать в Москву по делам месяца через два, говорил, что вспоминает встречи с ней.

Вспоминает?

Катя еще больше засомневалась, что ответит согласием, если он все-таки решится и сделает ей предложение.

Звонки становились все реже, а потом и вовсе прекратились, и она на удивление безболезненно для себя перестала думать о Ладиславе.

Мать оказалась права. Вскоре Катя познакомилась с Костей, и все предыдущие увлечения потеряли смысл, даже стали казаться смешными.

И вот теперь, через столько лет, вновь появился Ладислав, возмужавший, уверенный в себе, еще более привлекательный, чем прежде.

«Интересно, — подумала она, — чего это я взъерошилась? Ну приехал и приехал»…

Катя закрыла молнию на сумке, отнесла ее в прихожую и позвонила Дарье, своей близкой подруге:

— Даша, а у меня новость.

— Хорошая?

— Пока не знаю. Уезжаю в командировку в Средневолжск.

— По-моему, отличная новость, — заметила Даша.

— Ты думаешь?

— Конечно. Я даже завидую тебе. Там дивный кремль, обязательно сходи, посмотри, кажется, шестнадцатый век, очень интересно. И еще изумительный ресторан за Волгой, я там была…

— Тоже шестнадцатый век? — съехидничала Катя, зная пристрастие Даши и ее мужа Гоши к вкусной ресторанной еде.

— Не язви, подружка.

— Знаешь, кто с нами в группе едет? — спросила Катя.

— Степ?

— Господи, при чем здесь Степ! Я же от фирмы еду.

— Ну тогда не знаю.

— Ладислав.

— Не может быть! Вот это настоящая новость! — воскликнула Дарья. — Откуда он?

— Из Праги, вестимо.

— Он изменился? — полюбопытствовала Дарья.

— Пожалуй… — Катя на мгновение задумалась, — возмужал, и мне показалось, стал как-то теплее, роднее, что ли.

— И что теперь будет?

— С чего ты взяла, будто что-то должно произойти?

— Мне так показалось из твоих слов.

— Это твои фантазии. Просто мы очень по-родственному встретились, обрадовались друг другу, вот и все.

— Ты спросишь, почему он тогда перестал тебе звонить?

— И не подумаю. Обычная история: с глаз долой — из сердца вон, к тому же ничего серьезного между нами и не было — так, взаимная симпатия, — ответила Катя.

— А я бы не удержалась, спросила.

— Ни к чему. Пусть прошлое останется прошлым.

Подруги поболтали еще с полчасика.

Потом Катя позвонила маме предупредить, что уезжает, но не тут-то было: телефон оказался занят напрочь! Ну просто Смольный в семнадцатом году! Однако делать нечего, и она, набравшись терпения, стала без конца нажимать на кнопку повтора — хотелось закончить все дела, поужинать, принять душ и выспаться. В командировке вряд ли можно рассчитывать на нормальный сон…

Мать Кати Елена Андреевна Елагина в свое время окончила театроведческий факультет ГИТИСа, аспирантуру, благополучно защитилась, трудилась в Институте истории искусств, получая гроши и огромное удовлетворение от любимой работы, писала заумные статьи, которые почему-то охотно принимали зарубежные журналы и платили ей гонорары, на порядок превышающие ее зарплату. Собственно, статьи в строгом смысле не были заумными, просто она, как многие театроведки, обожала авангард, вообще все новое, передовое и ухитрялась находить смысл в самых невероятных композициях, мизансценах, любых режиссерских решениях. И еще Елена Андреевна преподавала в театральном вузе. Студенты любили ее за интересные лекции, блестящую эрудицию и чувство юмора.

Катя относилась к матери с огромной нежностью, гордилась ею, но, несмотря на дочернюю привязанность и любовь, порой подтрунивала над «ученой дамой».

Отца Катя видела редко. Точнее, видела часто — на экранах телевизора и кино, в театре, а вот в жизни значительно реже. Когда-то мать, еще будучи аспиранткой, отчаянно влюбилась в молодого, красивого и востребованного актера. Актер тоже был без ума от нее, и когда выяснилось, что Елена беременна, поволок ее в ЗАГС. Семьей или подобием семьи — Катя толком не знала — они жили, пока девочке не исполнилось пять лет. Потом, с обоюдного согласия, Виктор Елагин собрал вещи и вернулся в свою однокомнатную квартиру в старинном доме почти в центре Москвы, в двух шагах от театра, в котором работал, — ни он, ни она не были готовы к совместной жизни и, по большому счету, не желали постигать премудростей брака. Тем не менее бывшие супруги сохранили дружеские отношения, нередко общались. Виктор Елену Андреевну уважал, приглашал на все свои премьеры, всегда внимательно выслушивал ее мнение, с которым считался, ценил ее безукоризненный вкус, умение точно и тонко анализировать и вникать в суть пьесы, режиссерского замысла и рисунка роли. Она же считала Елагина бесконечно талантливым актером с огромным потенциалом и неисчерпаемыми творческими возможностями, внимательно следила за его успехами и, как догадывалась Катя, втайне от самой себя оставалась неравнодушной к нему, несмотря на свои романы.