Юлия Снегова - Карнавал страсти

— Тетя Таня, — Вероника, не выдержав, перебила ее, — нам надо Насте костюм подобрать.

— Ой, девочки, милые, что-то я совсем заболталась, — спохватилась тетя Таня, — конечно, сейчас посмотрим.

Непрестанно бормоча себе что-то под нос, тетя Таня сняла с Насти мерку. Потом она покопалась в огромном сундуке и извлекла оттуда пышный черный парик. Она бесцеремонно выколотила из него облако театральной пыли и вручила Насте.

— Бери, девочка, — сказала она, — это старая, прочная вещь. Раньше парики умели делать, не то что сейчас. Сейчас парик три раза наденешь, посмотришь, а у него уже плешь. Ты, девочка, приходи через три дня на примерку. Мы из тебе такую цыганку сделаем, можно сразу на Витебский вокзал идти гадать, настоящие цыганки не отличат, за свою примут.

Тетя Таня оказалась права. Она позвала на помощь гримершу, такую же ветераншу кулис, как и она сама. Старанием двух этих старушек Настя, в джинсах выглядевшая подростком неопределенного пола, превратилась в жгучую роковую брюнетку. Пышный черный парик и яркий грим неузнаваемо изменили ее внешность. А костюм только подчеркнул эти метаморфозы.

Тетя Таня приготовила ей ярко-желтое шелковое платье с широченной юбкой, расходящейся воланами и расшитой по подолу алыми цветами. Рукава тоже были очень широкими, с разрезами, обнажающими руки по всей длине. Поверх платья надевалась коротенькая облегающая алая жилетка на шнуровке, расшитая бисером и стразами. Тонкую талию Настя туго затянула черным кушаком из плотной ткани, выгодно подчеркивающей яркость платья.

Когда Настя, переодетая и загримированная, впервые посмотрела на себя в зеркало, она ахнула от изумления и восторга. Перед ней стоял ее идеал, воплощение праздника и игры. Только теперь, в этом наряде, Настя почувствовала, что становится самой собой, что только на сцене будет проходить ее настоящая жизнь. Ей даже показалось, что из зеркала в гримерной на нее смотрит ее истинное лицо. Настю ничуть не смутило, что из-за обилия грима это лицо было больше похоже на карнавальную маску.

На очередную репетицию Белов велел явиться в костюмах. Настин сценический имидж произвел настоящий фурор. Мужчины и те восхищенно ахали, щупали ткань ее платья, а Санек даже пытался отобрать у Насти и примерить парик, за что получил по рукам.

На этой репетиции Настя пела бесподобно. У всех, в том числе и у нее самой, сложилось впечатление, что костюм и грим вдохнули в нее новые силы и ее вокальное дарование раскрылось во всей полноте. Теперь уже никто не сомневался, что она станет настоящим украшением ансамбля.

После репетиции Настю поджидал Сережа, новый солист, принятый в ансамбль одновременно с ней. Был он высокий, со светлыми прямыми волосами, совершенно не подходившими к образу цыганского певца. Неизменным атрибутом Сережиного костюма была широкополая черная шляпа, которую он надвигал низко, на самый лоб.

Всю репетицию Настя с беспокойной ревностью следила за новым солистом. Ведь он пришел на место Дмитрия, и не только Настя, но и все артисты ансамбля невольно сравнивали их. У Сережи был тенор, причем сперва казалось, что его голос даже сильнее, чем у Дмитрия. Но потом Настя поняла, что сила — это не самое главное качество голоса. Сережа пел чересчур однообразно и совсем неинтересно. Казалось, что он раз и навсегда выбрал манеру пения, сладкую, типично ресторанную, и не позволял себе никогда отклоняться от нее. Впрочем, в цыганском ансамбле именно так и нужно было петь. Ведь все попытки Дмитрия как-то расширить свой голосовой диапазон, выйти за узкие рамки жанра не находили отклика ни у кого из его коллег. Сам Белов не раз советовал Дмитрию не валять дурака, не выпендриваться, а петь так, как это делали до него тысячи мнимых цыган в рубахах из искусственного шелка.

А еще у Сережи были беспокойные глаза. Настя сразу же так назвала их про себя, но совсем не за то, что они беспокойно бегали. Его взгляд как раз был совершенно неподвижным. Это-то Настю и беспокоило на протяжении всей репетиции.

— Настя, — окликнул он ее, когда она выходила из репетиционного зала, — давай дружить.

Это по-детски бесцеремонное заявление ужасно рассмешило Настю. Она подошла к Сереже. Настя едва доставала макушкой ему до плеча.

— Ты веришь в дружбу мальчика и девочки? — все в том же духе продолжал Сережа, не сводя с Насти взгляда очень прозрачных светло-серых глаз.

— Хотелось бы, — ответила Настя.

— Можно попробовать. Вдруг получится. Мы с тобой здесь новенькие, нас так легко обидеть, — казалось, что Сережа говорит совершенно серьезно. Даже глаза его оставались все такими же неподвижными и непроницаемыми, — поэтому мы должны держаться вместе, спина к спине. Как герои Джека Лондона. Ты любишь приключенческие романы?

— Люблю, — ответила Настя, — и вестерны.

— Я тоже. Как хорошо, что два старых ковбоя наконец нашли друг друга в этой выжженной прерии. Я думаю, нам надо отпраздновать нашу встречу.

— Прямо сейчас? — неуверенно спросила Настя. Она бы с радостью приняла предложение Сережи, но ведь дома ее ждал больной и беспомощный Митя. Она обещала ему прийти сразу после репетиции и рассказать, как все прошло.

— Ну мы не будем наливаться текилой, — уговаривал ее Сережа, — для первого раза сойдет и кофе.

— Пойдем, только ненадолго, — наконец согласилась Настя.

Кафе, куда Сережа привел Настю, называлось «Сундук». В оправдание этого названия небольшое уютное помещение было набито всевозможными вещами, которые обычно хранятся в старых сундуках. На специальных полках были расставлены: старинная швейная машинка, ее ровесница печатная машинка и какой-то совершенно допотопный и неведомый Насте прибор, который, как объяснил Сережа, оказался арифмометром.

Забавной особенностью этого заведения было и то, что все надписи на ценниках были сделаны с какими-то невообразимыми ошибками, вероятно, изображающими акцент южанина. Так, перед вазочкой с персиковым компотом стояла бумажка, сообщающая, что это «пэрсик, очень нэжный», все остальное было в таком же духе. Бармен вполне соответствовал духу своего рабочего места. Когда Настя заказала капуччино, он налил в чашку самый обычный кофе, достал аэрозоль со сливками, пшикнул из него в чашку и с достоинством заявил:

— Вот вам и капуччино.

Все это до крайности развеселило Настю. Она сидела за столиком напротив Сережи, помешивая ложечкой пресловутый капуччино и все никак не могла успокоиться. И тут Сережа раздвинул губы в такой широкой и глупой улыбке, что Настя расхохоталась пуще прежнего.

— Ты нарочно, что ли? — чуть отдышавшись, спросила она.

— Какая веселая девушка, — задумчиво проговорил Сережа и наконец улыбнулся по-настоящему. Его улыбка оказалась мягкой и немного грустной. Увидев ее, Настя искренне обрадовалась.