Анастасия Орехова - Больше не уходи

— Да пойми ты! Я же не смогу теперь смотреть тебе в глаза… А еще… — тут Валентина замолчала, испугавшись, что ситуация станет непоправима, стоит ей только сказать: «Я люблю его». После этого она сразу же потеряет единственного друга… Инстинкт самосохранения не позволил ей произнести эти слова. Она оставила их при себе и даже сложила руки на груди, словно боясь, что они все же вылетят… — Мне бы не хотелось, чтобы ты в минуты раздражения или плохого настроения упрекнул меня в измене…

— Не углубляйся ты в эти моральные дебри, а лучше ответь мне прямо: ты выйдешь за меня замуж? Ты все еще хочешь быть моей женой? Обещаешь мне впредь не поступать так?..

— Нет, я не могу тебе ничего пообещать… — Она подняла на него глаза, полные слез. — Не могу тебе лгать… Все эти годы я думала, что знаю себя, а оказалось, что это не так… Тебе кажется, что я совершила безрассудный поступок, проведя ночь в гостинице с незнакомым мужчиной… Да и я сама бы раньше именно так это оценила… Но поверь, Сережа, когда я все это делала, я отдавала себе отчет… Я хотела этого…

Валентина закрыла глаза, представив себе Невского, обнимающего ее в гостиничном номере на кровати, Невского, раздевающего ее… Она почувствовала, как щеки ее запылали.

— Нам надо расстаться…

— Но он же бросил тебя! Он негодяй, каких много…

— А что, если он умер? — Валентина открыла глаза и ахнула. — Как я сразу не подумала? Хотя тогда я бы увидела врачей, садящихся в лифт… Нет, все было тихо… Понимаешь, я должна убедиться, что он сам не захотел прийти… Это очень важно…

— И тогда ты успокоишься?

— Да… Тебе, верно, смешно это слышать… А теперь уходи… Я не могу, я не знаю, как себя вести… Я не знала, не знала… — И она снова зарылась лицом в подушку. Поза ее была столь беззащитна, что Костров, вдруг в полной мере ощутив свою власть над этой женщиной, забыл на какое-то время о том, что два последних дня она провела в объятиях другого мужчины… Он не мог представить ее лежащей в постели с другим, а потому повел себя, как обычно… Откинув простыню, он обнял ее сзади и, прижавшись к ней, зашептал ей о своей любви, желании, о том, какая она теплая и гибкая, и что ушки-то у нее розовые, волосы, как шелк, и что он уже не может без нее… Сергей не мог видеть ее лица, как не видел никогда и до этого дня… Закрыв глаза, он наслаждался ее телом, чувствуя себя в нем полным хозяином, собственником…

А она, стиснув зубы и упираясь лицом в душную подушку, давилась слезами, и при каждом толчке тела Сергея, которое теперь соединилось с нею, ужасалась при мысли, что теперь она изменяет Невскому… Валентина ждала, что с ней произойдет то, что бывало всякий раз, когда она занималась этим с Сергеем, но тело ее отказывалось подчиняться… Ее тело перестало любить его. Она хотела Невского и за ночь с ним предала бы всех…

— Это безнравственно, — произнесла она, когда Сергей уже направлялся в ванную. Он замер на пороге.

— Что ты сказала?

Откинувшись на подушки, она тяжко вздохнула:

— Я сказала, что у меня ничего не получилось… Ведь ты должен знать?

— У тебя и раньше ничего не получалось, а потом… получилось… Просто это нервы… Мы повторим это вечером… — И он ободряюще улыбнулся Валентине.

Эмма Латинская занимала целый особняк в Булонском лесу. Это было вычурное двухэтажное белое здание с колоннами и башенками, эдакое смешение стилей, но очень милое и уютное. Большие прохладные комнаты были заставлены мебелью эпохи Людовика IV, а стены украшали старинные гобелены, изображавшие сцены королевской охоты.

«Особняк, каких тысячи, — оценил Борис Захаров после первой поездки сюда с Бланш, — даже неинтересно».

Эмигрантка второй волны, в замужестве Эмма Баланс, схоронив в прошлом году своего мужа, Патрика, богатого промышленника, затосковала по родине и дала в «Геральд Трибун» объявление, что будет рада любому русскому с хорошей дикцией, который бы согласился поработать чтецом в вечернее время. Желающих оказалось больше двадцати, Эмма остановила свой выбор на низеньком и спокойном Борисе Захарове, даже не приняв во внимание его прокатывающееся «р» и низкий голос. Он был очень обаятелен, она почувствовала это сразу же, как только они обменялись несколькими фразами…

— Вы приняты, мсье, — произнесла она на русском с сильным акцентом, — к работе можете приступить хоть сейчас… А всем остальным, — обратилась она к горничной Пат, — скажи, чтобы уходили… У них чрезмерно хорошая дикция, я полагаю…

Раздался тихий, гортанный смешок…

Затем они уединились в кабинете, куда Пат принесла кофе, и Эмма, худая светловолосая женщина в розовых брюках и желтом свитере, положила на столик перед Борисом томик Бунина.

— «Солнечный удар», пожалуйста, — попросила она. — Хотя бы первые несколько абзацев… А потом примемся за кофе… Знаете, русских много, но мне понравились вы… Сначала почитаем, а потом поговорим о вас…

Он хотел сказать, что у него мало времени, к шести он должен быть на улице де Ренн, но у Эммы так горели глаза и светилось лицо, что он, пожав плечами, взял в руки книгу.

— «После обеда вышли из ярко и горячо освещенной столовой на палубу и остановились у поручней. Она закрыла глаза, ладонью наружу приложила руку к щеке, засмеялась простым прелестным смехом, — все было прелестно в этой маленькой женщине, — и сказала»…

— Постойте, я помню, что она сказала… «Я, кажется, пьяна… Откуда вы взялись?..» — Глаза хозяйки повлажнели. — Довольно! Оставим… Просто я давно не разговаривала с русскими… Давайте пить кофе, и вы немного расскажете о себе…

Борис посмотрел на нее, стараясь запомнить, потому что лицо этой женщины понравилось ему. Он знал, что видит ее в последний раз — Борис не собирался ублажать богатую соотечественницу даже за деньги.

— Мне нечего о себе рассказывать… Я играю в ресторане «Экспресс», что на улице де Ренн… Мне нравится Париж, я приехал сюда пятнадцать лет назад, оставив под Москвой жену, которую я очень любил, и дочь… Здесь я снимаю квартиру на улице Фруадво… Люблю поспать, а в свободное от работы время гуляю или рисую… Вот, в принципе, и все…

— Да вы романтик… — всплеснув руками, Эмма наклонила голову набок. — Романтик… Ведь вы не придете больше сюда?

Это было так неожиданно, что Борис подумал, не послышалось ли ему. Он тоже наклонил голову набок, словно прислушиваясь к своим чувствам, и вдруг ответил, убежденный, что говорит чистую правду:

— Я приду, обязательно приду…

Эмма покраснела от удовольствия. Она вдруг поняла, что перед ней настоящий русский, сумасбродный да к тому же еще романтик… Он способен на все… Деньги ему, конечно, нужны, но он не из тех, кто за них способен превратиться в клоуна.