Алина Ржевская - Позволяю любить

— Многие люди считают, что женщина, которую изнасиловали, сама виновата в этом, — говорила между тем Аня, мягко обнимая сестру, словно своим телом могла укрыть ее от досужих сплетен и пересудов. — Это неправда, такие доброхоты лишь усиливают чувство вины. Ни один мужчина не имеет права принуждать женщину, Даже собственную жену. Только женщина может распоряжаться своим телом, только ей оно принадлежит. Хотя… есть, конечно, и такие мужики, которые считают, что женщина — это его собственность, и, как следствие, относятся к ней не как к личности, а как к бросовой вещи: захочу — использую по назначению, не хочу — пусть отдыхает до лучших времен…

Голос Ани в такие минуты становился мягким, обволакивающим, успокаивающим. Рядом с ней Катя чувствовала себя в совершенной безопасности, словно ничего не случилось. Она как бы возвращалась в детство, Всегда, когда ей снился плохой сон, маленькая Катя прибегала к старшей сестре, забиралась к ней под одеяло, и они лежали, тесно прижавшись друг к другу — так им было хорошо!.. Таким же мягким полусонным голосом Аня что-то тихо-тихо рассказывала Кате.

Катя любила слушать сказки, которые шептала ей Аня. Даже шепот у сестры получался на разные голоса, будто это и вправду ее персонажи разговаривают, а не рассказчица. Они шептались еле-еле, чтобы не разбудить маму. В сказках этих негодяи всегда оказывались наказанными, а настоящие герои неизменно «жили-поживали да добра наживали…». Что означает «добра наживали», Катя понимала очень смутно, но ей нравилось, что сказка заканчивается так хорошо.

А еще в Аниных сказках непременно появлялся принц — добрый молодец или, на худой конец, какой-нибудь волшебник, который помогал герою достойно преодолеть все трудности…

Но реальная жизнь не похожа на сказку. И когда Кате понадобилась помощь, вовремя не появился никто. Подмога подоспела позже, причем совсем не принц заявился и не волшебник — припожаловали, когда уже было поздно, Катины дружки да красномордый мент. Лучше бы вовсе не приходили.

Хотя Аня так не считала. Кто знает, что бы еще сделал Максим, чтобы скрыть преступление? Мог бы убить, лишь бы Катя никому ничего не рассказала! Кате же в тот момент, когда прибыла помощь, хотелось только одного — спрятаться, чтобы никто не смотрел, чтобы никто не догадался. Потому-то она и кричала как ненормальная, утверждая, что ничего тут такого не произошло. А все смотрели с жалостью и пониманием…

Жалость этих соглядатаев убивала, это было унизительно и постыдно, ведь их понимание вылилось в косые взгляды и мерзкое перешептывание за спиной. Одна только Аня с готовностью поддерживала ее: «Успокойся, маленькая, конечно, ничего страшного не произошло…»

Сейчас Кате хотелось, как в детстве, залезть к сестре в кровать, прижаться и плакать, плакать от того, что жизнь ее стала вдруг похожей на страшный сон. Но она не делала этого — напротив, избегала взглядов старшей сестры, не хотела показывать, как ей плохо, убегала и закрывалась у себя в комнате, когда Аня пыталась приласкать ее. Причину такого поведения Катя не могла объяснить даже себе самой. А в комнате ей становилось еще хуже — как же, ведь именно здесь все и произошло.

Она снова и снова погружалась в перипетии того ужасного дня, прокручивала их в голове, как замедленную кинопленку. Хотелось плакать — не получалось. Только что-то сжимало до боли горло, не снаружи, а где-то изнутри, горячей обжигающей волной растекалось в груди, становилось трудно дышать… Казалось, если заплачешь, то станет легче. Но слез не было, были только беззвучные судорожные рыдания.

Аня при этом всякий раз тихо стояла у двери комнаты и… не решалась войти. Ее душила такая же бессильная боль. «Почему это произошло с ней? — безмолвно посылала она проклятия в небеса. — Я бы лучше взяла эту беду на себя. Я сильная, выдержу, а она — совсем еще ребенок».

А Катя лежала на диване и смотрела пустыми глазами в потолок. Не думать ни о чем — так легче. Но самое легкое оказалось самым трудным. Мысли пробирались назойливо, сдержать их натиск не было возможности. Оставалось подслушивать нечаянный телефонный разговор, голос сестры в нем — неразборчивый, неслышный. «С Антоном разговаривает», — догадывалась Катя и снова плакала.

Она по-хорошему завидовала сестре. Она и не знала, что бывает такая любовь. Антон любил Аню по-особенному. Тихо, без громких банальных фраз и позерства. Просто любил. А трудности и проблемы, так отчаянно навалившиеся на их семью, только закалили его чувства, сделали их крепче.

И Анна под влиянием его любви ожила, оттаяла немного. Глаза ее засверкали скрытым счастьем, походка стала легкой и летящей. Весь ее вид светился радостью и любовью. Похоже, она тоже любит его, только не осознает этого.

Аня стала улыбаться. Везде. Она улыбалась на улице, в магазине, дома, на работе. Улыбалась просто так. Не кому-то, а всем сразу. Прохожие на улице недоуменно смотрели ей вслед. Чему радуется? Уже месяц как стоит плохая погода, зарплаты кот наплакал, по телевизору в новостях сплошные теракты… а эта, гляньте-ка, девица-припевица, ходит тут и улыбается, ненормальная… И никто — ни злобные соседи, ни наглый Сергей, ни завистливые коллеги на работе — никто не смог уничтожить эту улыбку.

Антон — очень хороший. Катя тайно влюбилась в Антона.

Именно таким должен быть ее возлюбленный. Все остальные — не те.

Ни равнодушный, ничего не замечающий Саша, ни рассеянно-задумчивый и нерешительный Даня не будоражили больше ее сердце. Любовь к ним незаметно пролетела, не оставив и малейшего следа, точно так же, как пустоцвет бесплодно увядает без завязи.

Но любовь к Антону приходилось скрывать. И от самого Антона, и от подруг, и от друзей, и тем более от Ани. Порой даже от самой себя. Эта любовь протекала какими-то невероятными скачками, То Катя неописуемо рада была просто видеть его, слышать голос, а то злилась при одном появлении Антона и не желала слышать ни одного слова о нем. Сейчас как раз был такой период, что мысли об Антоне вызывали яркое раздражение.

Катя свернулась калачиком, спрятала голову под подушкой, но голос Ани все равно проникал в комнату, несмотря на все меры. Не выдержав, Катя вышла в коридор.

Аня положила трубку. Вид у нее был не просто уставший, а измотанный. Раздражение сразу иссякло.

— Кто звонил? — хмуро спросила Катя.

— С работы, — ответила Аня нерадостным голосом.

— Опять достают? Что им нужно? Ты же уволилась.

— Хотят, чтобы я прооперировала кое-кого.

— Ты пойдешь? — Катя напряглась. Она почуяла неладное. — «Кое-кого» — это кого? Максима, что ли?

— Ты хочешь, чтобы Максим умер? — неожиданно спросила Аня. — Скажи только — и я легко это устрою.