Каридад Адамс Браво - Моника (ЛП)

– Полагаю, хватило ваших усердных трудов, чтобы добиться этого, – заранее предугадывал с обычным сарказмом Хуан.

– В таком случае, ты ушел далеко в своих предположениях, – ответил нотариус как-то раздраженно. – Я ничего не сделал, чтобы тебя схватили, и они бы не поймали тебя, если бы ты больше прислушивался к моим советам, а не пренебрегал ими.

– Я не в настроении, чтобы слушать проповеди. Садитесь, если хотите, и говорите, зачем пришли. Думаю, вас послали с каким-то предложением. Кто же теперь? Донья София? Ренато?

– Моника де Мольнар.

– А! – поразился Хуан. – И чего же добивается моя обожаемая супруга? Документов, чтобы просить Рим аннулировать брак? Моего согласия развестись? Или просто удостовериться, что я заперт здесь под двойной решеткой в самом грязном месте Форта Сан-Педро? Если так, можете считать, что желание исполнено. Заверьте ее полностью, что все члены экипажа Люцифера хорошо заперты, и все получат наказание, соответствующее их преступлениям за чистые глаза и добрые сердца, за преступление любить и уважать ее. Пусть все, вплоть до маленького Колибри заплатят хорошую цену за ее пребывание на Люцифере, там, где мы не думали мешать и оскорблять такую исключительную и блистательную даму.

– Хуан, ты прекратишь говорить вздор? – сделал замечание Ноэль. – Может, сменишь несправедливый и раздражительный тон?

– Раздражительный? Может быть. Несправедливый? Да, несправедливый, это правда! Не такой тон я должен использовать, чтобы говорить о ней. Я должен говорить, что она самая утонченная, жестокая и мстительная притворщица, коварная злодейка. Все это моя обожаемая супруга! Но что вы хотите от меня? Чего добиваетесь? Скажите же наконец, Ноэль!

– Я жду, что ты дашь мне эту возможность, сынок, – ответил Ноэль как-то приглушенно. – Я сказал, что оформлен приказ, но он относится не к тебе. Вот посмотри, эта бумага, и я пришел сообщить…

– Приказ освободить Колибри? Вот как! У нее еще есть немного сострадания? Приступ совести, или в ней проснулся дух справедливости? По крайней мере, будет спасен Колибри. Она могла бы это сделать и раньше.

– Она пыталась сделать это, но ее не пустили. Это не она посадила всех в тюрьму, и не несет ответственности за происходящее. Наоборот. Она ужасно опечалена тем, что сделал Ренато.

– Хватит, – отрезал Хуан саркастично. – Святая Моника! О, нежное сердце женщины-христианки! Грешнику нужны сырые дрова, которые не разгораются быстро и мучения будут длиться бесконечно долго.

Хуан яростно проговорил последние слова, уставившись на Ноэля, который переводил дух, подавленный вспыхнувшей злобой Хуана, и напрасно пытался найти слова, чтобы его успокоить:

– Хуан, Хуан, всегда тот же бунтарь, все тот же свирепый волк! Ты не знаешь, а я хочу тебе сказать, что тебя ждет законный суд и судить тебя будут беспристрастные судьи, тебя будут обвинять далеко не во всех твоих преступлениях.

– Конечно же, в похищении Моники.

– Ее нет среди обвинений. Хотя я не знаю, будет ли она говорить на суде.

– На суде? Она лично пойдет туда? Необыкновенная новость! Я думал, что полномочия в этом будут у ее обожаемого защитника и свояка, у которого она нашла приют среди садов Кампо Реаль. Она ведь там, не так ли? Туда ее увез Ренато!

– Моника в своем доме, думаю, что совесть ей не позволит. Также ты не прав, когда думаешь, что Ренато способен подкупить суд. Хотя и не веришь, но все будет по справедливости; Ренато – законный противник или, лучше сказать, никто иной, как твой враг.

– В таком случае, он делает только хуже, поскольку после этого я возненавижу его всей душой! Скажите ему, чтобы он был осторожен и защищался, наконец мы сможем быть настоящими и честными врагами. А теперь…

– Я не уйду без ребенка.

Оба повернули головы. Свет зарождавшегося дня проникал сквозь длинные решетки тюрьмы, освещая темного мальчика, который приподнялся с каменной скамейки, большие испуганные глаза смотрели на обоих. Властно раздался голос Хуана:

– Вставай, Колибри! Помнишь нотариуса Ноэля? Он пришел за тобой. Эта бумага подписана, чтобы освободить тебя. Освободить!

– Меня? Только меня?

– Только тебя. Полагаю, Святая Моника подумала, что этого достаточно.

– Не отравляй ребенка. Что ты знаешь? – упрекнул Ноэль. – Я пришел за тобой от имени хозяйки, сынок, сеньора Моника добилась, чтобы тебя освободили и хочет забрать к себе.

– Без капитана? Я не хочу оставлять вас, капитан! Мне хочется быть с вами! Не хочу ни с кем идти!

– Даже к хозяйке, которая так тобой обеспокоена? Ты очень неблагодарен.

– Не думаю, Ноэль, просто он не доверяет, ему пришлось этому научиться, – объяснил Хуан. И обратившись к мальчику, посоветовал: – Нет причин ей не доверять, тем более тебе. Иди к Святой Монике и служи ей, как на корабле. Ты не нужен мне здесь, а она о тебе позаботится. Для ее души он всегда будет облегчением.

– Очень сожалею, что ты не хочешь понять, что Моника ни в чем не виновата, – посетовал Ноэль.

– Ни в чем? Вы так уверены, Ноэль. Вы могли бы подтвердить с такой же уверенностью, что Ренато это делает не из-за письма Моники? Теперь она хочет помочь Колибри, конечно же в качестве искупления за неосмотрительную искренность письма, из-за которого я пребываю в Замке Сан-Педро.

– Я недостаточно знаком с Моникой, чтобы утверждать обратное, но даже если и так, то ее не в чем упрекать.

– Вам, конечно же, не в чем. Это я слишком много навыдумывал.

– Хуан, что ты пытаешься сказать? – удивился взволнованный Ноэль.

– Ничего! – звон горна донесся до их слуха, и Хуан сообщил: – Сменяется охрана. Думаю, вам нужно отправляться. Ведь ваше разрешение было не для того, чтобы посетить меня.

– Чтобы забрать Колибри, и мне действительно нужно уходить. Через два часа ты будешь на суде, и полагаю, у тебя есть хороший адвокат.

– Я сам буду отвечать на обвинения в суде, – высокомерно подчеркнул Хуан. И обращаясь к Колибри, приказал: – Будь спокоен, мальчик. Я приду за тобой сразу же, как только меня отпустят.

Он ласково погладил широкой ладонью кудрявую головку. Затем повернулся спиной, уходя вглубь камеры, пока Ноэль молча выходил, взяв Колибри за руку. Хуан вернулся к решеткам, нагнулся, чтобы взглянуть на полоску узкого голубого неба, и почувствовал, что этот кусочек неба был похож на тонкий кинжал воспоминаний, пронзавших душу. Он пробормотал про себя:

– Благодарность, благодарность. Тем не менее, она сказала: счастье. Был такой свет в ее глазах… Почему они так светились? Она уже знала, понадеялась сбежать? Что было в ее глазах? Свет победы? Может насмешка? В ее глазах была любовь, но для кого была эта любовь?

Его руки сжали крепкие решетки, он наклонил голову и уже не смотрел на голубое небо, а лишь на темные и обточенные стены двора. Лишь волна огромной печали пронзила душу, и в этой волне его надежда потерпела крушение: