Каридад Адамс Браво - Моника (ЛП)

– Так значит вы выпустили на свободу заключенных?

– На корабле, готовом пойти ко дну, мне пришлось командовать и, взяв на себя ответственность, я выпустил их.

– Вы знали, что речь идет о моряках. Разве вы ничего не пообещали им взамен, если они возьмут на себя обязанности береговой охраны?

– Нет, сеньор председатель. Я лишь подумал, что не должен отнимать у каждого человека последнюю возможность спасти свою жизнь. Но возможность спастись была слишком мала.

– Вы попросили Хуана Дьявола взять на себя командование кораблем?

– Должен признаться, что нет, господин председатель. Он взял ее по собственной инициативе, и немедленно стал отдавать необходимые приказы. Долгое время я ждал, что Хуан Дьявол прикажет нас убить. Можно было бы просто выкинуть нас за борт; освободившись от нашего присутствия, и он мог направить корабль туда, куда вздумается. Великодушно он подарил нам жизнь. Позаботился о раненых и необычно используя паруса и такелаж, обманул наихудшую непогоду, которая случалась когда-либо на Карибах. Справедливо, что я публично заявил об этом, потому что не знал моряка более спокойного и отважного, чем капитан Люцифера.

– Можете опустить похвалы, офицер. Вы можете сказать, когда снова взяли командование плаванием?

– Господин председатель, в третий раз отдавая похвалу, я должен признаться, что был возвращен на это место великодушным порывом и по доброй воле обвиняемого. Я первым удивился, когда его приказ снова взять курс на Мартинику привел к окончанию моей миссии, задержавшись всего лишь на несколько часов.

– Вы признаете этот необычный поступок обвиняемого как благодарность за то, что открыли двери его тюрьмы при обстоятельствах, обрекаемых вас на смерть?

– Да, господин председатель. Обвиняемый Хуан Дьявол пожелал предстать перед судом. Он был уверен, что сможет опровергнуть обвинения, доказать свою невиновность. Не думаю, что он благодарен мне за эту возможность, за которую, с другой стороны, он заплатил с лихвой. В любую минуту мог повести себя иронично, агрессивно, язвительно, а также связать и отправить меня на дно тюрьмы, потому что моя жизнь и честь была в его руках. Во имя благодарности, я прошу суд учесть это, чтобы снять обвинения, даже если они будут доказаны, но ему и его людям обязаны жизнью капитан и охрана Галиона, пять выживших членов экипажа и четыре солдата, следовавшие моим приказам охранять его, и хочу… за это публично выразить ему свою благодарность.

После короткого перешептывания над залом нависло долгое выжидательное молчание. С бумагой в правой руке, которую вручила Айме, отступал молодой офицер, глядя на Хуана Дьявола, а председатель с непроизвольным выражением иронии повернулся к Ренато:

– У вас есть вопросы к свидетелю, сеньор обвинитель?

– Никаких, сеньор председатель. Или да. Минутку. Откуда взялся приказ о том, что Хуан опасный преступник?

– Это пришло из Ямайки, – пояснил офицер.

– Это все, сеньор председатель, – отметил Ренато. – Я хотел бы разъяснить публично, что это не было моим желанием, а тем более намерением плохо обращаться. Еще я хотел бы доказать на суде, что не везде он вел себя так великодушно с врагами, как на борту Галиона.

– Нет! – неистово взорвался Хуан. – Никогда не вел я себя великодушно с врагами, а менее всего теперь буду вести себя в дальнейшем. Предупреждение с Ямайки было верным: я могу быть опасным, могу ответить ударом на удар, низостью на низость, так и будет, Ренато. Клянусь тебе, так будет!

– Хватит! Хватит!

Председатель суда старался совладать с беспокойным шумом, волной жарких суждений, которые перекрыли слова Хуана. И этим воспользовался английский офицер, чтобы приблизиться и передать записку в ладонь Хуана, который прислонился к перилам. Хуан отошел со странной запиской в руке, и первым желанием было взглянуть на Монику. Может быть, это от нее? Казалось, ветерок призрачной надежды окутал его душу, и он жадно поискал ответ в ее глазах. Но рядом с Моникой по-прежнему стоял Ренато, который снова наклонился прошептать что-то. Слышались приглушенные голоса бурного спора, и с беспокойством Хуан скомкал письмо, которое не хотел читать, когда столько взглядов остановились на нем, письмо могло его душу перевернуть дюжиной слов, письмо, от которого, несмотря на мужество, его бросило в дрожь.

– Пусть пройдет четвертый свидетель обвинения, – приказал председатель. И секретарь, в свою очередь, крикнув, позвал:

– Четвертый свидетель обвинения! Бенхамин Дюваль! Бенхамин Дюваль!

Но Бенхамин Дюваль не появился.

– Тишина, тишина! – председатель сделал ударение на словах. – У вас есть какой-нибудь вопрос к четвертому свидетелю, сеньор личный обвинитель?

– Прекрасно понимаю иронию сеньора председателя суда, – согласился Ренато с деланным спокойствием. – Я сам не могу не улыбнуться тому, как выступали два последних свидетеля. Но не важно, потому что речь идет о доказательствах. Бенхамин Дюваль не отрицает, не может отрицать очевидное. Хуан Дьявол ранил его в потасовке в таверне, оставив непригодной правую руку вплоть до настоящего времени, и не взирая ни на что, я желаю известить суд о четвертом факте! Правда, что Хуан Дьявол помог ограбить у берега Ямайки богатый груз кофе, табака и какао! Правда, что он помогал перевозить ром! Правда, что он насмехался над всеми законами ограничения контрабанды более, чем на десяти Карибских островах, обманывая торговцев Франции, Голландии и Англии! Правда, что в злополучной драке в таверне он играл и потерял шхуну Люцифер, восполнив потерю имущества благодаря куче денег, которые еще не заплатил.

– Я хотел заплатить, но ты не принял эту плату! – гневно опроверг Хуан, уже не сдерживаясь. – Почему? Для чего? К чему столько лицемерия?

– Соблюдайте тишину, обвиняемый! – обязал председатель. – Тишина! Продолжайте, сеньор личный обвинитель.

– И одно за другим я докажу все выдвинутые обвинения, – продолжал Ренато с еще большим спокойствием и желчью. – Прошу немедленно явиться в суд пятому свидетелю и пусть немедленно будет прочитан акт перед Хуаном Дьяволом, в котором он обвиняется в похищении, пусть это будет подкреплено заявлением мальчика.

– Пятый свидетель обвинения! Ребенок, известный под именем Колибри! – позвал секретарь. Назовите свое имя, фамилию, возраст и профессию.

– Обойдемся на этот раз без формальностей, сеньор секретарь, – вмешался председатель. – У мальчика, скорее всего нет фамилии, и он не помнит своего возраста. Конечно же, ему меньше восемнадцати лет, и он может не произносить клятву. Сделайте пометку в обвинительном акте, что есть возможная опасность. Ты обещаешь говорить правду, мальчик? У тебя нет другого имени, кроме Колибри?