Каридад Адамс Браво - Хуан Дьявол (ЛП)

– Ренато… Ренато! – позвала донья София, подойдя в сопровождении священника.

– Не смотри, мама, не смотри!

Ренато схватил донью Софию, отвел к священнику, который поддержал ее. С ужасом на бледном лице он снова посмотрел вниз. Обломанные ветки, свалившиеся кусты, камни, которые скатились за падающими двумя телами, а в страшной глубине, напротив недоступного выступа, – кровавая неподвижная масса.

– Баутиста, Баутиста! – отчаянно позвала София. – Найди веревки, лестницы. Позови людей. Нужно спуститься туда. Возможно, она еще жива…

– Нет, мама, невероятно, чтобы она смогла выжить. Никто бы не выжил!

– В любом случае нужно спуститься. Она Д`Отремон. Ее тело не может там оставаться. Ее труп не может гнить там, как животное, в глубине этих скал. Она должна была родить тебе сына, Ренато, родить сына. По крайней мере, у нее есть право на христианское погребение! Нужно вызволить ее тело!

– Ты права, мама. Я сам спущусь.

Прошли долгие часы, пока он вытаскивал тело. С высоты ущелья выглянуло солнце, погружаясь в море, словно медный диск раскаленных углей. На носилках из ветвей несли остывшее тело, то, что осталось от роскошной красоты. В последнем милосердии руки Софии протянули траурную вуаль над искаженным и застывшим лицом. На вершинах было тихо, темный и потрясенный людской поток теперь спускался тесно и бесшумно к мраморному дворцу. Негритянская толчея медленно продвигалась, заполняя сады, окружая роскошные веранды. Только одна испуганная женщина не шла позади всех, она снова и снова заглядывала в пропасть, затем сменила направление и через несколько шагов оказалась возле дверей развалившейся хижины, где за ветхой дверью неподвижно поджидала ее другая женщина цвета эбонита, перед которой у нее подогнулись колени, и словно подчиняясь ритуалу, протянулись руки в бесконечной мольбе:

– Кýма, Кýма… Она умерла. Умерла, ты знаешь. Ты видела кровь на дороге, кровь в доме Д`Отремон. Кýма, ты знаешь, ты можешь, у тебя есть сила, помоги. Спаси меня!

Янина смотрела в черное, как тень, лицо Кýмы, глаза которой горели в сиянии видения или безумия, толстые губы выставили на обозрение белоснежные зубы – единственный свет среди мрака, ее голос прошелестел:

– Плохие предзнаменования для дома Д`Отремон.

– Плохие, да, – покорно отозвалась объятая ужасом Янина. – То, что ты предсказала, уже свершилось. Разве ты не знаешь? Не понимаешь, что я говорю? Она мертва! Ты сказала, что кто-то умрет, прольется кровь.

– Кровь на скалах ущелья, как когда-то умер хозяин дон Франсиско. Но он не свалился туда, он остался на краю утеса. Мои глаза видели. Они столько повидали. Я слышала, как хозяин проклинал, бранился, а затем умолял, словно ребенок. Он умирал медленно, как дерево, сломленное циклоном. Но это другое. Есть кровь на камнях ущелья… Началось то, что я видела в дрожащем дыму. Но это еще ничего. Будет больше. Больше… Я видела отчетливо. Видела Кампо Реаль в руинах, будто разверзлась земля, а гора изрыгала огонь, бурлило море.

Она бежала, бежала, насмехалась, и встретила смерть. Она отмечена роком, черным роком семьи Д`Отремон. Поэтому поскользнулись ноги коня, и она скатилась в пропасть, в бездну, которая раскроется однажды, чтобы поглотить всех. Словно расколотая молнией раскроется гора, и выйдет из сердца земли черное смертоносное облако.

– Хватит уже! Приди в себя, ты бредишь. Открой глаза, Кýма, посмотри, посмотри! Кýма, Кýма, ты обезумела!

Отчаянно Янина подошла к темной пророчице и дрожащими от волнения руками грубо тряхнула ее, впиваясь ногтями в черную кожу; наконец, странная женщина вздрогнула, словно очнулась, ужасное видение исчезло. Снова старая знахарка, искусный знаток всех горных трав, рабыня Д`Отремон, пришла в замешательство:

– Янина, чего ты хочешь? Теперь она мертва. Погасло солнце, в тени которого ты находилась.

– Но хозяин Ренато не хочет больше меня видеть! Он презирает, ненавидит, и все из-за тебя, тебя и настойки, которую ты дала, пузырька, который разбился у его ног. Но у тебя есть сила, Кýма, ты видела будущее. Потому я пришла, так как верю тебе. Помоги мне, Кýма, дай талисман, молитву! Я должна вернуться.

– Не возвращайся. Забудь о нем, не приближайся, или разделишь свою негритянскую судьбу. Говоришь, ты моя подруга, что веришь мне. Если так, то последуй совету: немедленно уезжай из Кампо Реаль и забудь о хозяине. Забудь о нем!

– Легче забыть о себе! Я предпочла бы высушить кровь в венах, содрать кожу, чтобы глаза не видели дневного света. Ты можешь сделать так, чтобы он полюбил меня. Ты сказала: погасло солнце, которое затмевало тебя. Она нашла смерть.

– Да, нашла смерть, потому что играла, как ты, с судьбой. Она нашла смерть, потому что кто-то подтолкнул лошадь. В последний раз говорю, отойди от Ренато Д`Отремон, его имя проклято.

С тех пор, как Ренато вытащил мертвое тело Айме, он сбежал сюда, в библиотеку, где четыре поколения Д`Отремон нагромождали ее книгами и бумагами. Он погрузился в старое отцовское кресло, словно животное в пещеру и неподвижно сидел, пытаясь найти себе оправдание в ужасных событиях. На нем была грязная и разорванная одежда, в которой он спускался в глубину расщелины, царапая руки об острые скалы, сделав для мертвой женщины то, чего не сделал бы для живой. Ренато Д`Отремон долгое время сидел с опущенной головой, затем поднял голову. Впервые он искал в глазах старого слуги поддержки и сочувствия, но его долгое молчание только раздражало:

– Чего хочешь, Баутиста? Что хочешь сказать? Если послание матери, скажи, что не нашел меня.

– Я пришел лишь узнать, хочет ли сеньор одеться и принять ванну. Начали приходить люди. В доме была бы толпа, если бы сеньора не сказала, что не хочет никого извещать. Она не хочет, чтобы приходили люди из Сен-Пьера, высказывались и говорили, как и почему произошел несчастный случай.

– Да… Моя мать везде и во всем. Полагаю, я должен быть ей чрезвычайно благодарен, оценить ее любезность, что не упрекнула меня.

– Дела таковы, как их описывают, и я со своей стороны могу успокоить сеньора. Из моего рта не выйдет ни одного недолжного слова. Я верный, как пес, настал час, когда я могу это доказать. Д`Отремон могут рассчитывать на меня и на людей, которых я привел. Сеньор опечален, но мне не хотелось бы опустить того, что бедная Янина тоже верна этому дому, будет верна всегда. Она сказала, что вы увольняете ее окончательно, что она должна убраться.

Напоминание, как искра, разгорелось в мучительном сознании Ренато. Он вспомнил последние слова Янины, жестокую сцену, где уволил ее на прерванной фразе. Возможно, это стало бы разоблачением преступления, о котором знали все, кроме него. С внезапным нетерпением он поднялся, взяв за руку Баутисту: