Каридад Адамс Браво - Хуан Дьявол (ЛП)

– О! О…! – шептала София, задыхаясь, и упала без сознания.

– Мама! Мама! Что с тобой? – встревожился Ренато.

– Сеньор Ренато! – воскликнула Янина и поспешно подошла, словно выросла из-под земли. – Это припадок. Нужно положить ее на кровать.

– Я отнесу. Подготовьте быстро сердечные капли, эфир. Мама! Мама!

Ренато мягко положил слабое тело матери на широкое старинное ложе из красного дерева, пока Янина усердно расставляла рядом с собой флаконы из соли, эфира, и побежала готовить сердечные капли.

– Мама, мама! Я глупец. Я не должен был говорить тебе. Я плохо поступил, очень плохо.

– Ренато, сынок… – шептала София с усилием, едва открыв глаза.

– Вот капли, – предложила Янина, любезно приближаясь. – Выпейте.

– Да, да, выпей, мама, ты сразу почувствуешь себя лучше. Пожалуйста, выпей все. Закрой глаза и успокойся. Успокойся. Я буду рядом.

София закрыла глаза и не шевелилась. Ренато на несколько шагов отошел, пошатываясь, как пьяный; за ним проследил горящий взгляд Янины, а когда закрылась дверь, она пошла за ним.

– Сеньор Ренато. Я прикажу послать за доктором. Доктор сказал, что с сеньорой может случится припадок, расстройство для нее – то же самое, что вонзить в нее кинжал, возможно, было бы уместным вам знать, что у вас неприятности в последнее время.

– Сожалею всей душой, что заставил ее перенести это.

– Простите, сеньор, я говорила не про вас. Кое-кто, кажется, умышленно готовит неприятности для сеньоры. Не хочу, чтобы сеньор заставлял называть имя, не думаю, что необходимо. Нужно немного подумать, чтобы понять источник отравы в доме. С вашего позволения, сеньор.

Она ушла, словно рассеявшись в тумане. Озабоченный Ренато сделал несколько шагов. Он дошел до комнаты, отягощенной полками, набитыми пыльными книгами, и упал в кресло и опустил голову в ладони, пробормотав:

– Твое наследство, Хуан. Да. Ты получишь все свое наследство!

– Разве это не фантастическое количество денег, Ноэль?

– Да, сынок, это как сон. Какая полоса удачи, какая умопомрачительная удача! Никогда не думал, что такое может происходить. Тут по крайней мере сто тысяч франков, целое состояние, понимаешь? С этим ты можешь открыть любое дело, какое хочешь. Построить дом на Мысе Дьявола. Если бы я был на твоем месте, то помылся бы немедленно, сбрил эту пиратскую бороду, оделся как порядочный человек и направился к Монастырю Воплощенного Слова.

– Зачем? Для чего?

– Не задавай вопросов. Для чего же еще? Чтобы сказать ей, что ты не хотел вести ее в таверну, что можешь предложить ей достойный и приличный очаг. Жизнь начинается, или может начаться в любую минуту, ты начнешь новую жизнь в свои двадцать шесть лет для нее. Потому что она твоя жена, а ты любишь ее.

Хуан Дьявол встал, отодвинув в сторону маленький стол в комнате, где царил беспорядок и где были свалены в кучу монеты и банкноты. Это была одна из трущоб, которыми изобилуют улочки этого района, халупа, с намеком на таверну.

– Почему вы пытаетесь превратить меня в того, кем я никогда не буду? Если бы я думал, что эти грязные банкноты, выигранные одним махом судьбы, были способны изменить чувства Моники, то я решил бы, что это не стоит труда.

– Сынок, это не из-за денег. Пойми. Ты можешь совершенно изменить жизнь и поведение. Кто тебя убедил, что Моника не любит тебя?

– Ноэль, мой дорогой Ноэль, не настаивайте, – посоветовал Хуан печально. – Я прекрасно знаю и уважаю это. Несмотря ни на что, она любит его. Я совершенно уверен.

– Ну хорошо, если ты так уверен, – заметил Ноэль гневно. – Почему же не дашь ей свободу и не уедешь далеко?

– Я не привязываю и не порабощаю. Не сказав ни слова, она ушла в монастырь и оттуда просит расторжения нашего брака.

– Не верю!

– Почему не верите? Та, которая сказала, была очень убедительна.

– Убедительна. Значит, это была женщина. Это была она, не так ли? – не в силах сдерживаться Ноэль взорвался: – Дьявол пришел с ней! И после этого ты хочешь, чтобы я не назвал тебя ребенком, когда ты так себя ведешь? Как ты можешь верить тому, что выходит из этого рта?

– Не думайте, что я такой ребенок, Ноэль. Этот рот обманывает, плетет козни, лжет, создает миры по своим дьявольским капризам, но в этом не солгал. Я прекрасно знаю, что чувствует Моника. На миг я мог обмануться, но не более. Пока она моя жена, ее долг быть со мной, и это законно. Добросовестность послушницы пугает ее, заставляет думать, что она грешит мечтами. Когда она перестанет быть моей женой, то сможет мечтать, не упрекая совесть, не мучаясь сомнениями.

– Если бы было так, как ты говоришь. Замужем или нет, это невозможно для нее.

– И что? Она может мечтать, как захочет. Мечтать, как ее жизнь проходит рядом с ним. Мечтая о нем, она будет хотеть смерти! А он… – он прервался на секунду и яростно отверг: – Нет. О нем будут ее мечты. А он уже на пределе и не остановится ни перед чем. Он с ног до головы Д`Отремон.

– А ты, разве нет?

– Я? Возможно. Но я не хотел бы им быть. Мне бы хотелось быть ничьим сыном и не знать, какая кровь бежит по венам. Клянусь, что вздохнул бы свободней, если бы не знал. С этим именем возвращается весь ужас моего детства: лачуга Бертолоци, жестокость человека, который мстил моей невинной плоти всей болью обид. Я даже не могу вызвать в памяти единственный образ, который мог бы смягчить все: образ матери, представление о том, что видел ее хотя бы раз. Вы видели ее, Ноэль? Можете рассказать, какой она была?

– Я видел ее, да. Но зачем нам говорить об этом? – пробормотал взволнованный старик, пытаясь успокоиться. – Незачем творить ужасное настоящее, вороша прошлое. Твоя мать была несчастной и красивой. Еще могу сказать, что в ней не было корысти, она не искала выгоды. Она согрешила из-за любви и заплатила за грех слезами и кровью. Я видел ее несколько раз и не могу сказать, какой была ее улыбка, но какими были ее слезы, я видел.

– В таком случае, я ненавижу еще сильнее этого Франсиско Д`Отремон, который дал мне жизнь!

– Он тоже любил ее. Любил глубоко и искренне. Хотя ты не веришь, но за его огромной и безмерной гордыней билось сердце. Поэтому я хочу обуздать твою. Гордыня была первым грехом. Не впадай в нее.

– Мой бедный Ноэль, не говорите глупостей. Если бы такой человек, как я, не имел гордости, то был бы червяком, а я предпочитаю быть змеей, наполненной ядом, чтобы меня не раздавили ногой.

– Червем ты родился, но теперь им не являешься. Потому что знаю, что ты можешь летать, и я покажу тебе путь на небо. Почему бы тебе не встать, наступить на свою пустую гордость? Хочешь, чтобы я сходил в монастырь, поговорил с твоей женой?

– Нет, Ноэль. Моя жена! Это слово звучит смешно. Не говорите ничего. Я увижу ее, поговорю, хотя считаю, что ничего не изменится. Я поговорю, а вам не нужно. Я должен спросить Монику де Мольнар, моя жизнь зависит от ее ответа.