Наследник раджи

Молодые люди, почти дети, были так потрясены перенесенными мучениями, что нельзя было и думать везти их немедленно дальше. М-с Листер со слезами рассказала мне, что их привязали к дереву и подвергли позорному наказанию перед рычащей толпой. Мы предпочли дать им оправиться в продолжение нескольких дней. Я послал в Гумилькунд, отстоящий всего на три дня пути, за конвоем, который мог бы проводить их туда. При имени Гумилькунда м-с Листер оживилась.

— Говорят, что это маленькое государство — самое счастливое во всей Индии и пользуется наилучшим управлением. Не раджа ли вы его?

Я отступил в тень и отвечал с достоинством:

— Во всяком случае, я имею там некоторое влияние, и оно к вашим услугам. Мое время не принадлежит мне. Я дал торжественное обещание, что не буду знать отдыха, пока не спасу одну англичанку, которой многим обязан.

— Англичанку-пленницу? — перебила она меня».

Я чуть было не выдал себя, когда на выручку явился Хусани, начав расспрашивать м-с Листер. Я же, конечно, не возобновлял разговора. Я запишу для памяти все указания, которые Хусани удалось добыть от м-с Листер, как они ни слабы; мне все кажется, что я блуждаю по лабиринту без путеводной нити.

«Под конец ужасного путешествия м-с Листер посадили в закрытую повозку, которую тащили буйволы. На последнем привале повозка остановилась на большой площади среди деревни. Все спали, так как был полдень. Она тоже задремала; как вдруг ее разбудили голоса, шептавшиеся возле повозки. Одна половинка полога поднялась, и показалась голова, а за ней другая. Внимательно посмотрев на м-с Листер, индусы скрылись. Испуганная, она приникла к пологу, который они спустили, и стала слушать.

— Это она?

— Нет!

— Я уверен в том!

— Вы с ума сошли!

Из этих фраз, которыми перебросились индусы, м-с Листер поняла, что они принимали ее не за одно и то же лицо. Наконец первому, которого звали Тикорам, удалось убедить другого, и из разговора стало ясно, что они искали молодую англичанку и белокурого мальчика, бывших в плену у Дост-Али-Хана. К собеседникам присоединился еще третий — как оказалось, беглый безоружный сипай. Он отправлялся в Непал и, по-видимому, очень боялся громадных болотистых равнин, через которые приходится проходить по пути в это государство. Он сказал, что по этой же дороге направилось много английских беглецов. Тикорам, очень взволнованный, стал расспрашивать, и разговор настолько оживился, что м-с Листер уже не могла уследить за ним. Она поняла ясно только одно: сипай убеждал, что эти беглецы именно те, которых разыскивал Тикорам. Последний приобрел себе тележку, запряженную хорошей лошадью, и пришел проститься со своими друзьями. М-с Листер думает, что сипай последовал за ним и что намерения у обоих были хорошие».

«Вот все указания, которые мне удалось получить. Хусани, как я вижу, возлагает большие надежды на человека, которого зовут Тикорам. По его словам, он был слугой в том доме, где Грэс жила в Ноугонге, и очень предан ей. Хусани отсоветовал ему следовать за ней, но легко могло случиться, что Тикорам не послушался и видел, как увезли Грэс и Кита. Как бы то ни было, мы решились догнать этого Тикорама и завтра форсированным маршем отправляемся в деревню, где м-с Листер слышала этот разговор. Прошло уже более трех недель с тех пор, как субадхар увез Грэс из форта. Кто знает, жива ли она еще!.. Боже, сохрани мой разум, пока я не узнаю ее судьбу, и тогда пусть будет надо мной воля Твоя!..»

«Трое суток мы шли не останавливаясь. Когда наши лошади падали, Хусани, не знаю каким чудом, доставал нам других. Провинция, по которой мы едем, довольно спокойна, так как мои друзья племени гурка, под начальством молодца Гамбие-Синга, крепко держались в Азимгуре. Мы остановились в нескольких часах от этого города на берегу канала, в маленьком бунгало, выстроенном некогда каким-нибудь инженером-англичанином. Мы напали на след Тикорама. Нам сказали, что ему дали маленький отряд солдат-гурка в помощь при его розысках. Стало быть, ему удалось убедить Гамбие-Синга в своих добрых намерениях. Узнаю все от последнего…»

«Теперь мне следовало бы быть уже далеко отсюда, но Гамбие-Синг предложил мне помощь, отказаться от которой было бы неблагоразумно. Я проспал два часа так крепко, как не спал со времени самого отъезда из Гумилькунда, и пока делаются последние приготовления к выступлению, записываю здесь события вчерашнего дня.

Мы без труда нашли штаб этого славного маленького отряда. В то время как я вел переговоры о пропуске с аванпостами, меня узнал один солдат, часто видавший меня у Джунг-Багадура. Десять минут спустя Гамбие-Синг принял меня с участием И симпатией, которых я никогда не забуду. Мне кажется, он даже сожалеет, что ответственное положение не позволяет ему присоединиться ко мне в моих розысках.

Мы долго совещались. Слухи о Тикораме оказались верны. Он был в лагере и рассказывал, что разыскивает молодую англичанку и ребенка, едущих одних и направившихся по дороге к Непалу. Он намеревался догнать их и помочь в бегстве, но средства его совершенно истощились, и он боялся один идти по джунглям. Гамбие-Синг дал ему конвой из надежных людей. Это было лишь вчера. Стало быть, мы можем скоро догнать его».

Дневник раджи обрывается здесь.

Позднее он только кратко отмечал выдающиеся события своего трудного путешествия.

Гамбие-Синг не ожидал, чтобы отчаянное предприятие могло увенчаться успехом. Он потерял слишком многих людей в убийственной атмосфере Тераи, чтобы надеяться, что слабая женщина и ребенок выдержат ее. Но врожденная доброта и симпатия к Тому не позволяла высказать опасения, и он приложил все усилия, чтобы, по крайней мере в материальном отношении, экспедиция не терпела лишений.

Он дал Тому конвой, подобающий его сану, — отряд солдат-гурка, вооруженных с головы до ног, — и подарил хорошенькую арабскую лошадку. За всадниками двигались верблюды и буйволы, навьюченные всем необходимым для стоянок.

Караван шел двое суток. По мере того как он углублялся в джунгли, воздух становился тяжелее. Молодым раджой овладевало все большее сомнение.

Он покидал торные дороги и делал большие объезды по джунглям, где натыкался на вещи, от которых кровь стыла в жилах: кости, побелевшие на солнце, тела сипаев, наполовину обглоданные хищными зверями. Однажды он увидал громадного тигра, занятого ужасным пиром. Смертельно раненный выстрелом Тома, зверь упал на труп, который терзал. Люди унесли его с торжеством. Но душу его победителя охватил неизъяснимый ужас. Лихорадка поражала спутников молодого раджи одного за другим, и их приходилось отсылать назад. Даже Ганес не выдержал. Глаза Хусани, преданность которого не позволяла ему сознаться в страданиях, лихорадочно горели. Том видел все это, но не уступал.