Людмила Королева - Соло для няни

— Дедушка в Волгограде, мы с ним больше по телефону общаемся, а с папой… Ты же не с нами. А я хочу, чтобы ты, я и папа, или пусть уж Володя, если он тебе больше нравится. — Димка погрустнел.

— Тебе так важно, чтобы вместе?

— Важно. — Он отвернулся.

— Ладно, — вздохнула я, — придумаем что-нибудь.

Закончилась неделя моего отдыха, Жанна проявила просто чудеса выдержки и понимания, ни разу не попросила, чтобы я приехала. Звонила, рассказывала, как Мэри, как Раечка с ней справляется. И опять начались ранние вставания, поздние возвращения, поездки по Москве в изматывающих пробках. Стало совсем тепло, и мы с Мэри проводили все время на улице. Гулять с ребенком в центре Москвы — не самое безопасное занятие для няни и малыша. Улицы узкие, да еще машинами заставлены, автомобили паркуются буквально друг на друге. Гуляем на территории храма Христа Спасителя.

Как-то мы возвращались домой, когда я обратила внимание на женщину, нервно толкающую перед собой детскую коляску. Плач малыша раздавался на всю улицу. Вскоре они завернули в наш двор.

— Пойдем, посмотрим, кто там плачет, — предложила я Мэри.

— Да, — кивнула она.

У нее в лексиконе пока только «Да», «Неть», «Мами Тапотася» — на этот призыв откликается кот.

Мы свернули в подворотню, Мэри смешно переставляла ножками, быстро-быстро. Кто же там плачет? Она любопытная, как все Обезьянки.

Няня — то, что это не мама и не бабушка ребенка, я поняла на второй минуте — пыталась уложить ребенка спать. Он не засыпал, кричал так отчаянно, что замирало сердце. Мы прошли рядом, я мельком заглянула в коляску, похоже — кесаренок, родился недоношенным, еще и гипертонус в наличии имеется, пальчики сжаты в кулачки, головку заводит назад, ищет удобное положение. Кесарята — они другие, более возбудимые, на малейшие колебания атмосферного давления очень чутко реагируют, частое срыгивание — тоже их симптоматика.

Пока Мэри раскачивала соседскую кошку на качелях, я наблюдала за няней. Коляску она трясла так, что казалось, малыш вот-вот выпадет из нее. Но ребенок продолжал кричать, не засыпал, беспокойно поджимал ножки к животу.

Тетенька судорожно стала выкладывать содержимое сумки — бутылочки, соски, салфетки, достала погремушку и стала трясти ею над лицом малыша, при этом раскачивая коляску как маятник. Ребенок не успокаивался, никак не хотел засыпать и это ее доводило до бешенства. Не думая, что за ней наблюдают, нянька с таким остервенением трясла этого несчастного малыша, что казалось, голова его оторвется. Потом достала бутылочку с чаем и попыталась его напоить. Но так как бутылочка была не из термоса, детеныш не стал пить холодный чай, а тетю оплевал и продолжил заходиться в истошном крике.

— Надо что-то делать, — сказала я сама себе.

Мэри удивленно подняла голову, что это няня сама с собой разговаривает? На редкость смышленая девица растет.

— Может, помощь нужна? — спросила я со всей любезностью, на какую только была способна в ту минуту. На самом деле хотелось просто придушить эту няньку на месте.

«Неужели тебе его не жалко, ну откуда столько злобы на малыша? Он тебе добросовестно пытается объяснить, чего хочет, прислушайся к нему и все поймешь».

Женщина резко отстранилась от коляски, повернулась ко мне и пропела слащавым голосом:

— Ну что вы, мамочка, у нас все хорошо, сейчас баиньки будем. Да, маленький? — слюняво просюсюкала она.

Малыш на мгновение затих, как будто прислушался: «Ну, может, поймет меня кто-нибудь, наконец!» — так ясно читалось на его сморщенном личике.

— Я няня.

Слащавость тут же сползла с лица тетки.

— Сколько у тебя час стоит? — Ошарашила она меня вопросом.

— У меня дорого, но это не обсуждается.

— Чего орет? — приняв меня совсем за свою, злобно спросила тетка.

— Посмотрим сейчас. Я вытерла руки антисептической салфеткой, мы с Мэри всегда берем их с собой на прогулку, бережно достала ребенка из коляски. Он замер, на мгновение напрягся, но потом доверчиво прижался ко мне.

— Кесаренок?

— А? Че? Не поняла, что ты спросила?

Она еще и с говорком не местным, понятно, экономия за три рубля. Мэри, увидев на моих руках другого малыша, сурово насупила брови:

— Неть!

— Что, Мэри, — «Неть»? Ты же не хотела, чтобы малыш плакал? Теперь он не плачет.

Она постояла, подумала, потом кивнула и отошла к качелям.

— Смотри ты, и не орет совсем, вот чудеса! Знаешь, он у них прям бешеный какой-то, орет и орет не переставая.

Я сцепила зубы, чтобы не наговорить ей все, что я думала о ней и о таких, как она. Малыш тут же почувствует мой гнев, а уж Мэри тем более.

— Как зовут малыша?

— Представляешь, Вася! Назвали как кота.

Васенька моментально заснул у меня на руках, еще бы, так накричался, продолжая во сне судорожно вздрагивать.

Я внимательно посмотрела на эту тетку и искренне пожалела и ребенка, и маму этого малыша. Рассказывать ей про массаж, закаливания, гимнастику — пустая трата времени, не будет она делать ничего, даже самого элементарного, свои доллары она и так получит.

— Не трясите его больше, — попросила я, — его нельзя трясти. Никого нельзя, а его тем более.

— А как же его тогда уложишь? — выразила она недоумение.

— Подумайте, присмотритесь к нему, он сам вам все скажет, только внимательно слушайте.

Тетка посмотрела на меня как на полоумную.

— Как же он мне скажет, он же маленький совсем, грудной.

— Скажет. Жестами, звуками, может, даже ворчанием, — попыталась убедить я ее.

— Мэри, нам пора, хватит раскачивать кота на качелях, а то он, как космонавт после полетов, — шатается.

Мы попрощались с Васенькой и бодрым шагом направились домой.

Дома были все: и Жанна, и Майкл, и Иван, и домработница Татьяна. Все ходили молча, с каменными лицами.

— Что-то случилось? — спросила я Таню.

— Да, часы у Ивана пропали, дедушкин подарок, Жанна говорит, они стоят немыслимых денег.

Опять эти поиски бесконечные! Конечно, за год можно было бы к ним и привыкнуть. Я вздохнула.

— Пойдем кушать и спать, — позвала я Мэри.

Татьяна нервно передвигала посуду, вытирала тряпкой стол, пару раз что-то с жутким грохотом уронила.

— Что ты нервничаешь, в первый раз, что ли? — пыталась я ее успокоить. — Найдутся часы.

Она села на стул и расплакалась.

— Ты что? Чего ты рыдаешь, тебя, что ли, обвиняют?

— Да, можно сказать и так. Иван говорит, что до уборки они были, а потом исчезли, — всхлипывая, пояснила Татьяна.

Я посмотрела на нее — глаза красные, затравленные, веко нервно подергивается.

— Я десять лет отработала в семьях и никто, никогда, — она судорожно выдохнула, — никогда и никто меня ни в чем не обвинил, не упрекнул.

— Танюш, все случается в этой жизни. Ты же знаешь, что не брала, а на остальное, наплюй.