Джиллиан Карр - Из жизни звезд

— Но, сестра, у меня есть трудности, и я… не могу обсуждать их с кем-то другим.

— Отец О’Нил в исповедальне, — отрезала сестра Мэри Франсез и погрозила своим подагрическим пальцем. — Все, что ты должна рассказать отцу Леонетти, ты определенно можешь рассказать ему.

Джина беспомощно вцепилась в ограждение вокруг алтаря.

— Но я предпочитаю…

— Вот бесстыжая маленькая шлюха! — пробубнила себе под нос монашенка и вслух сказала: — Я так и думала. У тебя только одно на уме — побегать за отцом Леонетти, как и у всех остальных.

У Джины не было более сил видеть ее сморщенное лицо, и она повернулась, чтобы уйти. С непостижимой ловкостью и быстротой сестра Мэри Франсез повернула поручни алтаря и загородила ей путь.

— Иди сюда и исповедуйся в грехах перед отцом О’Нилом, юная леди. Если у тебя такое срочное дело, что ты даже пропустила школу, и скорее всего наврала своей матери, заходи сюда и поговори с пастором.

— Нет, вы не можете заставлять меня! — в панике воскликнула Джина. Она чувствовала, что стоит ей сказать отцу О’Нилу хотя бы слово, как он мгновенно все поймет. Он станет презирать ее. Конечно же прогонит Эндрю, и приход будет жужжать об этом много месяцев.

Ей нужно немедленно выбраться отсюда. От застоявшегося запаха ладана она задыхалась, от мерцающих свечей кружилась голова, а перед ней стояла сестра Мэри Франсез, и презрительно улыбалась.

Она двинулась вперед, пытаясь обойти монашенку, но та тростью заблокировала ей выход.

— Нет-нет, юная леди, — начала было монашенка, но в этот момент потеряла равновесие и, закричав от боли, упала на пол.

— О, Боже! — воскликнула Джина, пытаясь помочь ей встать. Из исповедальни выскочил отец О’Нил с выражением крайней тревоги на круглом, добродушном лице. Он не успел приблизиться к сестре Мэри Франсез, когда та в ярости замахнулась палкой на девушку.

— Прочь! Не тронь меня! — закричала она. — Ты исчадие ада!

Джина оцепенела. А монашенка продолжала кричать, и ее голос разносился по пустой церкви.

— Посмотрите, отец, что сделала эта гадкая, испорченная девчонка!

Джина прочитала нечто вроде шока на лице священника. И бросилась вон из церкви. Она бежала по обсаженной деревьями тенистой улице, а голос сестры Мэри Франсез и зловещие слова обвинений долго преследовали ее. Они вполне справедливы, думала Джина, перебегая дорогу перед поспешно затормозившим грузовиком. Сестра Мэри Франсез просто подтвердила то, что постоянно подозревала бабушка: Джина — воплощение зла. Она погрязла в порочных мыслях и делах, и у нее не было никаких надежд на спасение.

Джина представила себе, какому позору и презрению подвергнется ее семья из-за ее греховности. Выход один: она должна бежать. Чем скорее, тем лучше. Тогда никто не узнает о ее беременности. А значит, и скандала не будет. И бабушке Парелли не на кого будет изливать свой яд. Переживания и боль родных из-за ее исчезновения не может сравниться с тем, что произойдет, если она останется.

«К тому же, я умру, если останусь здесь и буду знать, что Эндрю никогда не станет моим».

И она убежала, сев на автобус до Питтсбурга — именно на это расстояние ей хватило денег, которые она заработала, присматривая за детьми.

Джина оставила родителям записку, в которой написала, что они, конечно, не смогут понять причины ее ухода, но что она их всех любит и просит поминать ее в молитвах.

Сейчас, всматриваясь в зрелого, изменившегося Эндрю, сидящего перед ней в светской одежде, она почувствовала, что сделала большую ошибку. Ей следовало бы остаться, рассказать ему все и они бы вместе решили все проблемы.

Так или иначе, эти проблемы приходится решать теперь. Все, что касается Эндрю, Брайена, ее лично… Больше она не может строить свою жизнь на лжи.

— Эндрю, — сказала она, когда он доел булочку, — может быть, нам пройтись? Ты имеешь право узнать, почему я ушла и не давала о себе знать все эти годы. Дело не только в том, что мы согрешили с тобой, — краснея, добавила она.

— Мы любили друг друга, — поправил ее Эндрю.

Она окинула взглядом многолюдный ресторан.

— Есть и более веские причины… Я… мы можем уйти отсюда?

Он допил свой кофе.

— Пошли.

Они молча прошли несколько кварталов, миновав роскошные видеосалоны, магазины, аптеки. Температура воздуха поднялась, и выпавший накануне снег таял, превращаясь в грязное месиво. Эндрю терпеливо ждал начала ее рассказа.

— Ты ведь знаешь, что произошло в церкви с сестрой Мэри? — спросила наконец Тери.

— Слышал об этом. Об этом слышали все… Даже в твоей семье считали, что ты убежала из-за того, что сестра Мэри сурово обошлась с тобой. Отец О’Нил был потрясен.

— А что думал об этом ты, Эндрю?

Ее голос прозвучал сурово, решительно.

— Я знал больше. Я понимал, что твое бегство связано с тем, что произошло между нами. Меня терзало чувство вины перед тобой и твое потрясение. Я ненавидел себя все эти годы за то, что причинил тебе. Я был взрослый человек, священник. И был обязан найти в себе силы не допустить этого.

— Все же есть нечто такое, чего ты не знаешь, Эндрю. В тот день я пришла в церковь, чтобы увидеть тебя. Мне нужно было сказать тебе нечто очень важное. — Тери остановилась на тротуаре и посмотрела ему в лицо. — Я собиралась сказать тебе, что беременна.

Загорелое лицо Эндрю побледнело.

— Джина…

— Теперь уже Тери… Я начала новую жизнь с нового имени и новой внешности. Я перекрасила волосы в светлый цвет, сделала короткую стрижку и стала считать дни до появления ребенка.

— У тебя… у нас… был ребенок?! — воскликнул Эндрю, проводя ладонью по волосам. Невидящими глазами он смотрел на грязные лужи, пытаясь переварить сногсшибательную новость. — Слава Богу, что ты не стала делать аборт, — прошептал он.

— Я прошла и через это. Пожалуй, это было самое мучительное, — негромко сказала она, не поворачивая головы. Она впилась ногтями в ладонь, чтобы не позволить своим эмоциям выплеснуться наружу. Ей никак не хотелось сломаться в этот момент. — В тот день, когда я подписала бумаги об аборте, я пришла к мысли, что больше никогда не узнаю счастья. — Она проглотила комок в горле и медленно закончила: — Это была самая трудная вещь, которую я когда-либо сделала: я родила тебе сына.

Эндрю отпрянул от нее. Плечи его напряглись. Он не мог произнести ни слова. Тери негромко продолжала:

— Я видела его лишь один раз, Эндрю. Но я запомнила, какой он крошечный и красивый… И очень похож на тебя.

— О, Господи!.. Я не могу представить себе, как ты одна прошла через все это! Если бы я знал, все могло бы быть по-другому. — Он повернулся к ней и сжал ее плечи. Даже сквозь ткань плаща она ощущала силу его пальцев. — Ведь мы могли пожениться, — простонал он и притянул ее к себе. — Она почувствовала тепло, идущее от его тела, услышала, как билось его сердце. — Мы могли бы воспитывать вместе нашего сына, не потеряв этих лет… И сейчас мы не стояли бы здесь, словно два чужих человека!