Джиллиан Карр - Из жизни звезд

Шенна Мальгрю Ивз была составной частью ее прошлого, той частью, которую она никогда не забудет, до тех пор пока окончательно не сведет с ней счеты.

Телефонный звонок вернул Монику к действительности. Она повернулась к аппарату, моля Бога о том, чтобы это была Ана Кейтс.

«Боже, сделай так, чтобы она сказала «да»!

— Ева, bambina [2] Bambina — девочка ( ит. ). , ради Бога, где ты? Ты мой единственный луч света в этом проклятом тумане и слякоти! Я соскучился по тебе, — послышался воркующий голос Нико, когда она включила автоответчик. — Я соскучился по твоим глазам, которые вижу, просыпаясь утром… Соскучился по губам, по твоему телу… И где это ты можешь быть так рано утром? Ладно, я позвоню тебе после своей дневной деловой встречи. А ты, bambina, пожалуйста будь дома.

Из груди Евы вырвалось нечто среднее между смехом и стоном, и она отключила автоответчик. Если бы Нико был рядом с ней, а не за тридевять земель! Его воркование сводило ее с ума. Даже находясь на другом континенте, он был способен соблазнить ее. Блистательный итальянец. Ева представила, как он ждет, пока телефонистка соединит его с ней. Смуглый, мускулистый, экспансивный, с закатанными рукавами шелковой рубашки, он возбужденно проводит ладонью по волосам, вышагивая по комнате. У Нико торс греческого бога, душа поэта и руки мастерового. Даже сейчас ее тело тосковало по ним и стремилось к нему.

«Я тоже тоскую по тебе, любимый!»

Положив заказ на билет для полета на Конкорде среди флаконов, щеток и кремов, Ева разделась и стала продумывать, что ей необходимо взять с собой. Она прошлепала голая по пушистому ковру к солнечной комнате с застекленной дверью, где были настоящие джунгли из филодендронов и пальм, росших в фарфоровых горшках. Скользнув в подернутую легким паром ванну, Ева направила на себя сильную струю воды, задохнувшись от удовольствия. Тоненькие упругие струйки щекотали и массировали ее лицо. Ева чувствовала, как вода снимает и уносит напряжение.

Сейчас, при свете дня, все ее ночные страхи показались ей абсурдными. Она нагнулась за пушистым полотенцем — и оцепенела.

Зеленый конверт был едва виден за кроной пальмы. Но он был, он торчал среди листьев, и почерк, без сомнения, был тот же самый, что и в прошлый раз.

Ева села на край ванны. Он все-таки был здесь. А, может, он и сейчас здесь.

Она закричала.

Клара прибежала из кухни, с вытаращенными глазами, вытирая о фартук испачканные мукой руки.

— Вызови полицию! — задыхаясь, произнесла Ева, дрожащими руками разворачивая полотенце. — Кто-то был в квартире… Господи, он и сейчас еще может быть здесь.

Напуганная, побледневшая, Клара бросилась к телефону в спальне. Ева тупо смотрела на конверт, пытаясь справиться с охватившим ее волнением. В ней боролись два желания: разорвать и выбросить не читая и — все-таки узнать его содержание. Преодолевая страх, она надорвала конверт, вытащила единственный линованный зеленый листок, и клочок золотистой ткани ламе слетел ей на колени.

— О Боже, опять!

Зеленая бумажка, казалось, обжигала ей пальцы. Он не уходил. Он приближался.

Джорджтаун

Анастасия застонала от удовольствия, и трепет пробежал по ее телу, когда губы Джона проделали путь от ее золотисто-каштановых волос на затылке по позвоночнику до двух ямочек, что симметрично располагаются чуть повыше округлых ягодиц. Она перевернулась на спину и потянула его на себя. Обвив его бедра ногами, Ана закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на ощущениях, испытываемых от слияния прильнувших друг к другу губ.

— Ана, ты ведьма, мне ведь надо выступать в парламенте, — произнес Джон хриплым шепотом над ее ухом. В его голубых глазах сверкнули искры, когда он коснулся ртом ямочки на щеке, а затем дотронулся губами до пульса на шее.

— Кто тебе мешает, сенатор? — пробормотала Ана. Ее губы скользнули к упругим мужским соскам, заставив Джона застонать от удовольствия.

Солнце, ворвавшись через застекленную дверь в спальню сенатора Джона Феррелла, осветило возлежащих любовников, отчего волосы Аны заполыхали золотистым пламенем.

Смятые сатиновые простыни на кровати с пологом были усыпаны лепестками роз. На ночном столике стояли два недопитых бокала, поблескивая янтарными капельками шампанского на стенках. Аромат духов Аны смешался с запахом роз. Вполне подходящий фон для любви… Она на мгновение открыла зеленые глаза, когда Джон вошел в нее, и еще крепче прижалась к нему, стремясь раствориться в том тепле, которое излучало его мускулистое тело.

Пот выступил на точеном лице Джона.

— Не останавливайся, Джонни, продолжай, прошу тебя, продолжай… Боже, не останавливайся…

Мир унесся куда-то прочь, оставив наедине сплетенные тела, которые соединила страсть.

Но это было не так. Ана изо всех сил пыталась скрыть разочарование, когда Джон достиг пика, содрогаясь в оргазме, а ее тело так и не воспламенилось.

«Подожду следующего раза», — подумала она, плотно закрывая глаза, чтобы удержать слезы.

— Теперь я могу остановиться? — засмеялся Джон. — Он лизнул розовые девичьи соски, откатился в сторону и обнял ее.

— Гм… — пробормотала Ана, делая вид, что пребывает в сладкой дреме. Она не могла признаться ему, что чувствовала себя неудовлетворенной.

Джон всмотрелся в ее лицо.

— Ангел мой! Тебе было хорошо?

— Это было чудесно. — Ее губы сложились в неповторимую улыбку, которая обошла экраны всего мира. Она потянулась к нему и игриво взлохматила ему волосы, затем обняла за шею, продолжая все так же лучезарно улыбаться.

Лишь на какое-то мгновение Джон уловил тоску в ее взгляде.

Он не мог этого понять. Ана была самой привлекательной и сексуальной женщиной, какую он когда-либо встречал, и она любила его — видит Бог, любила. И в то же время он не мог сказать, что знает ее. Иногда, когда они занимались любовью или когда он держал ее в объятиях, ему казалось, что она за тысячу миль от него.

Джон познакомился с Аной более года назад в Лос-Анджелесе во время телевизионной программы, посвященной сбору средств на борьбу со СПИДом. Он полагал, что имеет дело с необыкновенно привлекательной, но поверхностной штучкой. К его удивлению, Ана оказалась душевной, внимательной молодой женщиной, обладающей чувством собственного достоинства, хладнокровием и здравым смыслом.

— Сенатор, — сказала она за кулисами, доброжелательно улыбаясь ему. — Я слышала, как вы говорили о развитии здравоохранения в телевыпуске «Доброе утро, Америка», и хочу признаться, что мне весьма по душе ваши мысли и взгляды. Но разве только в этом отношении вам следует объединить свои усилия с демократами? У них есть целый ряд моментов, которых вам не хватает. Я имею в виду, — поспешно добавила она, слегка вспыхнув при виде его удивленного выражения лица, — что если вы воспримите наилучшее отовсюду, вы станете еще сильнее. Или за этим кроются более глубокие интересы?