Хизер Грэм - Покоренная викингом

Альсвита расчесывала ей волосы, в то время как остальные женщины трудились над платьем Рианон. Королева дала ей вина, чтобы она немного успокоилась, и Рианон вскоре поняла, что в кружке было не только вино. Она перестала дрожать, и хотя мечты о спасении все еще роились у нее в голове, ею овладело полное безразличие.

Она сможет прийти в храм, но откажется вымолвить и слово. Она подождет, когда они предстанут перед алтарем, а потом скажет свое "нет".

Она сразу же с горечью сообразила, что ни он, ни кто-либо еще из присутствующих не придает никакого значения ее словам, если они даже будут не такими, как надо. Брак - это сделка, самая обыкновенная сделка. Она понимала, что не найдет сочувствия даже у Альсвиты, потому что королева сама происходила из королевского дома Мерсии, и ее собственный брак с Альфредом также преследовал политические выгоды. Им просто повезло, что, пройдя через годы совместной жизни, они полюбили друг друга. Хотя Рианон было известно, что и они пережили трудные периоды, что временами королева находила в короле больше твердости и даже жестокости, чем доброты и благочестия, и не однажды осуждала его за беспощадность.

Чем дольше она стояла, тем меньше ее занимало происходящее вокруг. Через час она была холодна и равнодушна, но изысканно-прекрасна в платье, которое так тщательно готовили к этому торжественному случаю. Ее волосы горели расплавленной медью, и от ее кожи веяло запахом розы. Она не сопротивлялась, когда ее вели из дома через двор к церкви. Она была печальна, но осознавала значимость момента.

Что бы ни добавила королева ей в вино, она сделала доброе дело, потому что Рианон смогла идти с гордо поднятой головой, сохраняя свое достоинство. Она ненавидела короля, но не протестовала, когда он взял ее за руку. Она презирала викинга, - нет, он не должен был одеваться как ирландец! Викинга, который ждал ее у алтаря, не более веселый, чем сама, хотя при ее появлении его губы тронула чуть заметная усмешка, а в глазах мелькнуло любопытство.

Она была вынуждена признать, что выглядел он великолепно, но смотрела на все происходящее словно откуда-то издалека. Он был выше всех собравшихся в церкви, волосы его блестели золотом, глаза смотрели жестко и проницательно. Гордая посадка головы делала его еще более красивым.

Отец Павел заговорил. Рианон чувствовала руку короля, но его прикосновение было легким. Он вручил ее викингу, и она вздрогнула, потому что эта рука была тверда.

Она огляделась вокруг и увидела горящие факелы и лица ее соотечественников, толпившихся вокруг нее. Лицо Альсвиты, лицо короля, Аллена, Вильяма... и лицо викинга и ирландца... все поплыло перед глазами. Ее внимание привлекло лицо старика с морщинистой кожей и бородой почти до земли. Он внимательно глядел на нее с какой-то необыкновенной добротой, и ее сердце дрогнуло, когда она посмотрела на него долгим взглядом. Она невольно улыбнулась ему, а он кивнул ей так, как будто понимал все.

Отец Павел без конца откашливался. Он упорно бубнил что-то о христианской вере и о важности таинства брака. Он, вероятно, говорил слишком долго, потому что викинг, наконец, прервал его.

- Довольно об этом, отец!

Тогда ее призвали почитать его, как своего мужа, и повиноваться ему.

- Почитать? Повиноваться? Викингу! И не подумаю! - сказала она с издевкой.

Наступило молчание, продолжительное и напряженное. Потом она почувствовала, что ее развернули и крепко прижали к малиновому плащу с изображением волка. Он взял ее за подбородок, прикосновение не было нежным, но оно не причинило ей боли.

- Тебе придется меня почитать, и я обещаю, что и повиноваться тебе тоже придется. Он уставился на отца Павла.

- Продолжай.

Потом было сказано что-то еще, но от нее уже не ждали ответов. Ее поспешно объявили женой Эрика Дублинского. Христианская церемония завершилась хором развязных и непристойных выкриков, больше подходящих язычникам, и она очутилась в руках своего мужа. На какой-то миг она встретилась с ним взглядом, а потом почувствовала его губы, с силой прижавшиеся к ее губам.

Она хотела было сопротивляться и прижала ладони к его груди, но это было то же самое, что противостоять урагану, сметающему все на своем пути, она хотела отвернуть голову, но его пальцы запутались у нее в волосах. Это был не короткий поцелуй, не просто легкое прикосновение губ. Его рот прильнул к ее рту, и пылающий поцелуй подавил ее сопротивление. Его язык заставил ее губы раскрыться и проник в глубины ее рта, приведя в восторг своей дикой несдержанностью. Она чувствовала, что он завладевает всем ее существом. Она попыталась освободиться. Но его руки были слишком сильны, а его поцелуй таки страстным, медлительным и уверенным, что какое-то незнакомое тепло наполнило ее, как стрела отдалось в нижней части ее живота. Она старалась вздохнуть, почти теряя сознание, и была захвачена и потрясена происходящим с ней, когда он неожиданно отпустил ее.

Она чуть не упала, но он схватил ее за руку. Она пристально посмотрела на синий огонь в его глазах и прижала пальцы к распухшим губам. Люди все еще что-то выкрикивали в бесконечной разноголосице. Мужчины начали дружески похлопывать Эрика по спине, а Альсвита и жены других английских дворян подошли, чтобы поцеловать Рианон. Сладостное чувство удивления осталось в ней и этот новый, пронизывающий ее жар.

Она его презирала. Она помнила все бесчестье, которое он навлек на нее, и то, кем он был от рожденья. Но вместе с тем, когда он касался ее, она вся загоралась. Она чувствовала себя, как посаженный в клетку зверек, во что бы то ни стало стремящийся обрести свободу, несмотря на все барьеры и преграды.

Он исчез из ее поля зрения, а ее окружила толпа женщин. Воины обнимали и целовали ее в щеку, шумные и пьяные от вина и эля, которые лились рекой, и возбужденные происходящим.

Потом она вышла из церкви на свежий весенний воздух. Послышались звуки лютни, смех и медленный успокаивающий звук барабанов. При свете луны начались танцы, и ее тоже вовлекли в круг. Снова лилось вино, теперь уже из рогов викингов, и когда ей подали один, она осушила его до дна.

Она плохо понимала, что происходит, пока ее не привели в одну из небольших построек в некотором отдалении от главного дома усадьбы. Когда ее ввели внутрь, она увидела, что там всего одна комната с огромной кроватью, застеленной свежим льняным бельем, с пышными перинами и легкими покрывалами. При виде ее она побледнела и замерла, но женщины все еще не уходили. Они смеялись и рассказывали, как сами провели первую брачную ночь; некоторые гадали, одарила ли природа викинга ниже пояса той же мощью, которой отличался его торс, в то время как другие сотрясались от смеха.