Максим Исаев - Оживление

Архип вылез из газика, вытащил меня за шиворот и швырнул в грязь. Кругом была кромешная темень, газик фары не включал. Я услышал щелчок предохранителя, приближающиеся шаги майора, и решил, что теперь-то он меня пристрелит как собаку. И что сказать в свое оправдание? Что господину Романову я не буду мешать в его новой поверхностной жизни? Что обижать бедных нехорошо? Что убийц ждет наказание на том свете? Но ведь они уже там бывали ... Архип схватил меня за мокрые волосы и приставил пистолет к моему виску. - Считай до трех, легче будет! - крикнул он в мое левое ухо.

Раз. Два. Три. Последнее, что я услышал, был звук пробитого глушителя их старого газика. Так меня убили второй раз...

И вот я лежу на помойке с простреленным черепом и мокрыми волосами, и снова пытаюсь набрать по-больше воздуха и достать краба из-под большого подводного камня. Надо же все-таки досмотреть этот чудесный сон, так прекрасно начавшийся в горячей ванне, и так гнусно прерванный придурками из охраны.

Волны становятся больше - днем ветер сильнее, и вода уже не такая прозрачная. Я опускаюсь все ниже и ниже ко дну и уже почти на ощупь хватаю это ужасное животное. Краб шевелится и норовит захватить меня клешней. Теперь скорее на поверхность, и к берегу. Слава Богу, я догадался захватить с собой небольшой целлофановый мешочек, куда теперь отправляется морской зверь. До берега я доплываю вполне благополучно, если не считать темных кругов перед глазами от недостатка кислорода и тошноты от долгого качания на волнах. Краб затих в пакете и готовится к самому худшему. Чтобы он не убежал, я сажаю его в небольшую стеклянную банку с морской водой и водорослями. Пусть отдохнет.

Мне тоже надо отдохнуть и согреться. Оставив банку с крабом в тенечке, я ложусь на раскаленный песок и блаженно закрываю глаза. Господи, как хорошо! Солнце горячими руками ласкает все тело, ну прямо какой-то эротический массаж, и сразу хочется есть. После купания всегда появляется зверский аппетит. Подсохнув и обогревшись, я подымаюсь с песка, стряхиваю с себя отпечатки пляжа и иду к нашему домику. Там, на тенистой веранде, увитой виноградными лозами с еще зелеными ягодами, уже накрыт стол с простой клеенкой. Мы садимся обедать все голые, только в плавках и купальниках, и воздух такой теплый и соленый, что одеваться дальше совсем невозможно. А наша скромная еда вкуснее, чем в любом парижском ресторане. Это багряные сладкие одесские помидоры, по размерам приближающиеся к небольшому арбузу, крупная соль, хрустящая на зубах, большой круглый хлеб, пусть даже черствый, на море это абсолютно неважно, и еще, может быть, вареная молодая картошечка с укропчиком. Мы едим все это руками, помидорные сок брызгает в мою подругу и стекает по ее плечу, смешиваясь с потом и морской солью. И еще для остроты обязательно добавьте несколько долек крепкого молодого чеснока. И чем запить все это счастье? Дети запивают обед холодным лимонадом, который грустно лежал перед этим по пояс в песке, омываемый зелеными волнами, а взрослые, конечно, пьют легкое красное вино из запотевших стаканов. Такие вот картины возникают в пробитых башках молодых бомжей, валяющихся на московских помойках.

Глава 11

Скрипачка

Наступило утро, и мусорщик чуть не задавил меня своей машиной. Остановившись всего в нескольких сантиметрах от моей головы, он выскочил из машины и толкнул меня носком сапога. Я очнулся. Все-таки опять жизнь победила смерть! Майор лишь пальнул в воздух рядом с моим ухом, и я потерял сознание от страха. Левое ухо до сих пор было заложено. Такое бывает, если слишком много ныряешь на глубину. Мокрые волосы заледенели и покрылись инеем. Грязь, раскисшая вечером, за ночь замерзла, и штаны стали как брезентовые. Мусорщик грязно выругался и оттащил меня в сторону от помойки. Ему надо было подъехать ближе, чтобы достать до баков подъемником.

Как быстро я, однако, превратился в бомжа! Еще позавчера, выглядывая из окна своей квартиры, я с жалостью замечал нищих, роящихся в помойке. А теперь у меня тоже нет ничего - ни семьи, ни кола, ни двора, ни паспорта, ни работы. Прямо Диоген какой-то. Стоило ради этого спускаться под землю! Вот тебе, идиот, и задание Ваганьковского клуба! Вот тебе и ночные скачки, и дачки с покойничками! Теперь я легко могу начать новую жизнь, и даже ясно, какую. Лучше бы уж соглашался служить у Чинарика, лучше бы пошел бы рабочим на соседнюю стройку, или дворником на ту же помойку! А кто теперь ты без паспорта! Даже на своей машине не сможешь ездить! Кстати, а где права? Я сел и стал лихорадочно ощупывать карманы. Господи, права остались! Значит, я еще жив, я еще человек, а не бомж! Ура, я подпрыгнул от радости и даже забыл на минуту о холоде. Конечно, рассуждал я, не может ведь Он так сразу оставить меня без всякой надежды, без единой соломинки. Мусорщик уехал, закидав меня рваной бумагой с объедками.

Ледяной ветер стал поддувать под меня колючую снежную крупу. Надо срочно согреться! Я поднялся на ноги и постепенно стал приходить в себя. Штаны захрустели. Попрыгав на месте, как пленный немец под Сталинградом, я решил вначале найти какой-нибудь подъезд с горячей батареей. Кругом были какие-то бесконечные заборы, покрытые черным снегом обочины, помойки и старые гаражи. До ближайшего дома пришлось идти целых полчаса. В этом районе я еще не разу не был. Такое чувство, что это не Москва, а какой-то серый провинциальный город. По дороге я прихватил пустую коробку из-под телевизора "Сони", чтобы в подъезде постелить картон под себя. Коробка была еще теплая, видимо, хозяин выкинул ее всего несколько минут назад. Я часто видел такие картонки на лестницах у батарей и раньше думал, что на них ночуют бездомные кошки или собаки. Нет, это просто следы бомжей.

Забравшись в ближайший подъезд, я попытался подняться повыше, чтобы меня поменьше беспокоили жильцы, но вдруг в середине подъема открылась дверь, и на меня бросилась огромная овчарка - видимо, хозяин решил вывести ее пописать. Хорошо, что он успел надеть на нее поводок, я то бы она сразу откусила бы у меня кусок ноги. Придерживая ласкового зверя на расстоянии, мужчина оглядел меня с головы до ног, затем посмотрел на коробку, сразу сообразил, что я решил тут прилечь, и сказал:

- А ну, уе.... быстро отсюда!

Добрый человек! Он крепко держал поводок, и я быстро побежал к выходу. Как нежно я люблю собаководов! Смотришь, бывало, на старушку с Моськой, которая надрывается от тонкого лая, и думаешь, какая все-таки благородная женщина, старой закалки, что держит такого зверя на привязи! И еще ласково так говорит, улыбаясь:

- Ну что вы, не бойтесь, проходите мимо, она же совсем не кусается, - как будто на ее Моське это написано.

А как приятно смотреть на хозяина, который вывел, наконец, свое сокровище на улицу перед окнами, и стоит, заботливо ожидая, пока оно наложит аппетитную дымящуюся горку, да еще приговаривает: