Елена Катасонова - Алгоритм счастья

- Ну-у-у, это спорно, - обиженно протянул Олег.

"Богородица... Скажет тоже... Да если б не мы..."

- Отец Иоанн поведал, - дребезжащим тенорком продолжал послушник. Почему танки вдруг останавливаются? Потому что Господь входит в сердца. Почему головорезы из "Альфы" (Господи, прости меня, грешного!) не пошли на штурм? Господь сподобил и удержал.

- Потому что у них уже есть опыт, - отстаивает свое Олег. - Тбилиси, Баку, Вильнюс.

- Они уже знают, - подхватывает Рита, - что есть приказы преступные.

Паренек качает отрицательно головой. В глазах свет и покой.

- Господь просветил. Богородица остановила.

Он приводит исторические примеры, цитирует Библию. Рита слушает и не слушает, щурясь на долгожданное солнце, всей кожей, всем нутром своим ощущая, что все действительно кончено и она с Олегом и все другие не позволили снова сбросить их в грязь. Ах, как устала она! Казалось, и шагу сделать не сможет!

Но они все же прошлись по запруженной людьми площади, почитали, что там наклеено на столбах. Воззвание Алексия... Краткие сообщения: Ленинград подготовил шесть батальонов в помощь Москве; в ЦК началось уничтожение служебных бумаг; объявила комитет вне закона Молдавия...

- Пошли ко мне, - сказал Олег. - В общежитие. Там и отметим.

- Пошли. Только я позвоню маме.

***

Никого в общежитии не было: август, еще каникулы. Те же, кто, как Олег, приехал раньше, праздновали победу - далеко, в центре города: у Белого дома; на площади Дзержинского, где дружно - "и раз, и два" пытались свергнуть с пьедестала высокомерного, в длинной шинели, бронзового чекиста; на Старой площади, где, совсем ошалев, рвались в ЦК, чтобы все к чертовой матери там порушить. Это была уже другая компания - озорная, яростно взбудораженная, под хмельком, - защитники отдыхали. Разбрелись по домам, усталые и не очень веселые.

- Заходи, - сказал волнуясь Олег и сделал шаг назад, пропуская вперед Риту.

Так вот как живут аспиранты... Очень даже неплохо.

Прихожая, душ, туалет - на двоих, комната - своя у каждого.

- Хочешь вымыть руки? Идем, я тебе все покажу.

Чистое полотенце, нетронутый, новый кусок мыла.

"Он знал, что мы приедем к нему, - поняла Рита, и сердце заколотилось часто-часто, как у зайчика, попавшего в западню. - Что ж, значит, так тому и быть".

Когда она вышла из ванной, верхний свет уже был Погашен, горела неяркая настольная лампа, на столе стояла узкая и высокая бутылка вина, два фужера, гроздья иссиня-черного винограда свешивались из вазы.

Не глядя на Риту, Олег налил в фужеры вина.

- За победу, - сказал он, и они чокнулись, держа фужеры за тонкие ножки. Хрустальный звон разрезал напряженную тишину.

Рита выпила бокал до дна. Как вкусно... Протянула руку за виноградом. Он был сладким-сладким, почти как изюм.

- Прости, больше нет ничего.

- Ничего и не надо.

Вино обожгло пустой желудок. Ноги стали тяжелыми. Трехдневная усталость заявляла о себе все отчетливее.

- За нас, - снова налил в фужеры вино Олег. - Или нет - за тебя. Сколько девчонок отсиделось в эти дни дома!

- И мальчишек, - устало улыбнулась Рита.

Она снова выпила бокал до дна, совершенно сознательно напиваясь. Пусть это произойдет скорее, раз уж так суждено. Потому что должно же это когда-нибудь произойти? Ей уже много лет - пошел третий десяток, - а она до сих пор ничего не знает, понятия не имеет, что это такое - то, о чем поют песни, слагают стихи, пишут романы, то, ради чего и "стоит, собственно говоря, жить.

- Ну?

Ласково улыбаясь, Олег присел перед Ритой на корточки. Рита обняла его, положила голову ему на плечо.

- Кружится комната, - смущенно призналась она - Ах ты, пьяница...

Ужасно хотелось лечь, вытянуться в постели, закрыть глаза и уснуть крепким сном.

- Уложить тебя спать? - словно подслушал ее мысли Олег.

- Уложи.

Олег тут же встал, вынул из ящика свежее, накрахмаленное белье, натянул наволочку на подушку, одним широким взмахом постелил простыню, загнул одеяло конвертом, как учили в армии, бросил на постель рубаху.

- Это тебе, вместо ночнушки. Я пошел в ванную.

Он говорил нервно, отрывисто, не глядя на Риту.

И так же, не глядя на Риту, ушел в ванную и закрыл за собой дверь.

Рите вдруг стало страшно. Что она делает? Зачем? Ведь ей не хочется! Она подошла к окну - ноги были чугунными, не своими, - перед ней лежала ночная Москва, отдыхая после внезапного бунта. Здесь, на Воробьевых горах, было тихо Рита быстро разделась, оставив на себе только трусики, надела широкую, длинную, до бедер, рубаху и нырнула в постель.

Широко открытыми глазами смотрела она на стол и стоявшие там фужеры, на лампу, картину на противоположной стене. Все кружилось, качалось, подрагивало Рита резко села. "Что за глупости? Не так уж много я выпила!" Фужеры, лампа, картина чуть-чуть успокоились. Легла - снова затанцевали. Так она и сказала Олегу, когда он вошел - свежий, душистый, пахнущий мятой, с мокрыми волосами.

- Это я виноват, - сокрушенно признался он. - Надо было купить закуски. Хочешь в душ?

Станет легче.

- Да я там упаду, - сказала Рита. На самом деле ей просто лень было вылезать из-под одеяла.

- Я тебя поддержу, - волнуясь, сказал Олег, нагнулся и обнял Риту.

"Ну уж нет", - подумала Рита, сразу вспомнив американские сериалы" герой и героиня под душем или нежатся в белой пене . Это о них, об этих вот сериалах, что ли, говорила в первый день путча дикторша с несчастным лицом, призывая от имени невесть откуда взявшегося комитета бороться с сексом и порнографией? Рита тихонечко засмеялась.

- Ты чего? - вспыхнув, отпрянул от нее Олег, но она снова притянула его к себе.

Едва уловимый запах мяты, мокрые волосы, прохладная свежая кожа Олега принесли с собой странный покой Тело его Риту не волновало, нет, и уж тем более не возбуждало, но ужасно не хотелось его отпускать.

- Я вспомнила...

- Что?

- Как радовалась мама, что удалось - от начала и до конца - посмотреть и послушать "Лебединое озеро".

- Ну, это старый прием. Помнишь, как хоронили в "позднем застое" вождей? Брежнева, Андропова, Черненко... Для любителей классической музыки - праздничные, святые дни. Радио днями не выключалось!

Олег оторвался-таки от Риты, подошел к столу, налил в фужеры вина, пододвинул к тахте стул, поставил на него фужеры и вазу с фруктами и нырнул к Рите под одеяло.

- Пить так пить! - сказал он, обнимая ее.

И так было тепло и уютно, так не хотелось ничего разрушать, что у Риты вырвалось жалобное, просящее:

- А ты меня не тронешь?

Рука, потянувшаяся за фужером, замерла на полпути. Олег помолчал, потом все-таки взял фужер, протянул Рите.

- Нет, мой родной, - тихо сказал он. - Все будет так, как ты хочешь. Я понимаю: ты устала. Ешь виноград. Утром сбегаю, куплю еды. Пока ты спишь.