Елена Катасонова - Переступая грань

- Милая, дорогая моя, - он все не мог от нее оторваться, - какая ты умница, что пришла! Я звонил Борьке, он - Ириной маме, она дала телефон, но тебя все не было...

- Я работала с туристами, улетала...

- Пошли скорее. Осторожно, у меня тут перегорела лампочка и где-то под ногами валяется палка: я запираюсь на всякий случай.

Он вел ее вниз, по ступенькам, и она послушно шла за Лёней - туда, в мастерскую, где была она на холсте и бумаге, шла к его картинам, подоконнику, где они пили чай, к широкой тахте, на которой сидели.

- Сейчас, сейчас, я сейчас... Я ведь спал, у меня не убрано, я не одет...

Лёня сдернул с тахты простынку, схватил подушку, да так и застыл с подушкой в руках, глядя на Лизу - на то, как она вешает на вешалку пальто, как садится на краешек стула.

- Лиза... Лизонька... Мне все кажется, что я сплю.

Машинально, ни о чем таком даже не думая, подчиняясь древнему, как мир, инстинкту, он старательно расстелил простыню, бросил назад подушку, подошел к Лизе, поднял ее со стула, коснулся рукой волос.

- Надо надеть халат, - вслух подумал он. - И умыться.

Он скрылся в своих комнатушках и довольно долго не выходил, пока, хотя бы отчасти, не успокоился. "Набросился, как дикарь, - ругал он себя. - Где тут халат-то?" Он вышел в длинном махровом халате, купленном с продажи одной из картин, которым очень гордился.

- Как ваши переводы? - спросил он, решив быть вежливым и нейтральным.

- Ничего, продвигаются, - приняла его тон Лиза. - А как ваши картины?

- Да вот они, - оживился Лёня. - Смотрите! Тоже, можно сказать, продвигаются.

- Мы снова на "вы"? - тихо спросила Лиза и прошла к холстам, но Лёня перехватил ее по дороге.

- Это я от смущения, - признался он. - Оттого что боюсь злоупотребить положением: вы у меня в гостях.

Теперь она сама поцеловала его. Хотела дружески, мимолетно, но он ее уже не отпустил. Да она и не могла от него оторваться. Господи, какой огонь пылает в этом худом теле!

- Лиза, не надо, я за себя не ручаюсь...

"Он думает, что я девушка, - пронзила Лизу мучительная догадка. - Что же мне делать? Как сказать? Он будет меня презирать..."

- И я, - прошептала она. - Я тоже за себя не ручаюсь.

- Но я мужчина, - возразил он.

- А я женщина, - сказала Лиза, как прыгнула в ледяную воду.

- Ты меня совсем не знаешь, - пробормотал Лёня, улыбаясь жалко, едва ли не виновато.

- Я еще должна тебя уговаривать? - вся дрожа, неловко пошутила Лиза.

Если он сейчас, сию минуту не обнимет ее, она просто умрет от стыда и горя.

- Нет, не должна...

Он развязал пояс халата, притянул Лизу к себе, к своему голому телу, легко и быстро коснулся ее плеч, талии, бедер, руки его почувствовали эту странную, так неожиданно возникшую на рассвете девушку, он отстранил ее от себя - очень мягко - и стал раздевать.

- Не надо, я сама, - смущенно воспротивилась Лиза, но он ее не послушал.

И вот она стоит перед ним нагая, прелестная, обольстительная - так и просится на полотно. Он обязательно напишет ее обнаженной!

- Иди ко мне...

Он берет Лизу на руки, кладет на тахту и ложится с ней рядом. "Не спеши, - удерживает он себя. - Дай ей самой захотеть..." Он целует Лизу, шепчет ласковые, откровенные, неприличные даже слова - Жан такого не позволял никогда, а может, просто не знал этих слов по-русски, - его язык возбуждает Лизино тело, и что-то данное самой природой возникает в самой его глубине, рвется Лёне навстречу. И в ту самую минуту, когда уже нет сил больше терпеть, когда Лиза готова молить Лёню о сострадании, он к ней приходит.

- Только не уходи, - чуть не плачет она.

А он и не собирается, он еще набирает силу, руки его оказываются под ее ягодицами.

- Какие они у тебя маленькие, упругие...

Лёня приподнимает Лизу над тахтой, и страсть могучей волной накатывается на Лизу снова.

- Ах ты моя русалочка, - растроганно шепчет Лёня. - Одарит же природа!

- Не уходи! - снова просит Лиза.

- А ты и вправду настоящая женщина, - счастливо улыбается Лёня. - Я прямо тону в тебе.

- Милый мой, дорогой...

- Не бойся, я тоже пока не насытился.

Он переворачивает ее на живот, потом кладет Лизу на бок. Он делает с ней все, что хочет, синие глаза сияют, губы у обоих вспухли от поцелуев.

- Ох...

Он откидывается на подушку, кладет ее голову себе на плечо.

- Поспим немного? Ты всего меня забрала, и я такой сонный и легкий.

Да, он весь теперь в ней, она переполнена им до краев, ожила, как земля после весеннего ливня. Лиза закрывает глаза, засыпает усталая и счастливая, но просыпается вдруг, сразу. "Он не любит меня, - пронзает мозг ужасная, унизительная догадка. - Это что-то другое, ненастоящее. Что же делать? А может, я ошибаюсь?" Повернув голову набок, она смотрит на спящего Лёню. Лицо спокойное, мирное. Страсть отбушевала и улетела. И все? И все. А разве этого мало? Да, теперь мало. Он чувствует ее взгляд, просыпается, улыбаясь ласково, но спокойно.

- Русалочка... Пойдем, я тебе покажу, как я тебя вижу.

Лиза вспыхивает от внезапного гнева. Вот оно, самое для него главное! Но покорно встает, накидывает на плечи поданный ей халат и идет к мольберту.

5

"Ирка, что делать, скажи? Влюблена по уши в того самого Лёню, на чьей выставке мы с тобой были. Помнишь, ты еще помогла ему перевозить картины..."

Лиза задумалась с ручкой в руке. Как это все описать? Ее влюбленность, ласковое его равнодушие, дикую ревность к Лёниной, неизвестной ей жизни, к другим женским портретам, его бессердечный смех, когда она ему об этом сказала.

- Ах ты, русалочка! Я же художник...

Что это значит? Он, что ли, признался? Лиза испугалась той боли, которую, если "да", испытает, и не стала расспрашивать, уточнять. Нет, не станет она писать Ире, об этом - не станет. И стыдно, и долго, да еще, говорят, письма, отсылаемые за границу, читают всякие там... в погонах.

"Скорей бы каникулы! Ты приедешь? Я тогда что-то тебе расскажу. Отвечай скорее, когда приедешь, чтобы я тебя дождалась, не уехала в Красноярск. И мама твоя волнуется. Целую тебя. Пока!"

Вот и все, что в конце концов написала Лиза. Сегодня зачет, она пойдет первой, в девять утра, чтобы сразу же, как сдаст, - к Лёне. Целых три дня они не видались! Как он там, в своем подвале? Пишет? Лежит на тахте? Бегает по знакомым? Говорит, будет выставка - большая, в Манеже, и взяли у него три работы: два пейзажа и Лизу. На нее, обнаженную, будет смотреть вся Москва, вообще все, кто хочет. Может, она мещанка: почему так мучительно это ее смущает? Именно так и сказал Лёня, когда она попыталась своей обнаженности воспротивиться.

- Какая же ты мещанка!

- Давай положим на колени шарфик, - чуть не плача попросила Лиза.

- Шарфик! - фыркнул Лёня. - Тогда уж лучше листочек!

- Какой листочек?

Иногда она его не понимала: Лёня не договаривал фраз, пропускал слова, умолкал вдруг на полуслове.