Елена Катасонова - Переступая грань

- Почему? - возмущается Денис, вставая. - Может понадобиться мужская сила!

- А я? - вмешивается Женя, и Денис умолкает, смущенный собственной бестактностью; хотя, если честно, какая там у отца сила?

Надя хватает с вешалки короткую норковую шубку, сует ноги в высокие сапоги и вылетает на улицу. Женя еле за ней успевает.

- Привет! - машет рукой Пал Палычу Надя и, пригнувшись, ныряет в машину, на заднее сиденье. Женя садится с Палычем рядом. Тот с откровенным восхищением поглядывает на Надю в зеркальце. Надя устраивается так, чтобы при известном старании можно было себя увидеть. Заметив ее заинтересованный взгляд, Пал Палыч галантно поворачивает зеркальце.

- Ну что вы! - как бы смущается Надя. - Ради меня... Еще наедете на кого-нибудь. А если ГАИ?

- Никогда! - вторит ей Пал Палыч. - Чтобы Восьмого марта, да такую женщину...

Однако зеркальце в прежнее положение возвращает.

Тонкий запах духов заставляет трепетать ноздри. "Соблазнительница..." - усмехается про себя Женя, поглядывая на друга. Но и ему нравится Надя. Какая она веселая! Похоронила мужа, погрустила, сколько положено, и опять встала на ноги. Да ведь как встала!

Москва морозная, яркая от солнца и снежная. Лера их уже ждет. Фальшивая выписка готова со вчерашнего дня.

- До свидания, до свидания...

- Нет уж, лучше - прощайте!

Печенье, сахар, сгущенка - все остается соседке по комнате, тем более что соседка из Еревана и в Москве у нее - никого.

- Смотри же, Лерочка, - суетится Надя, - из больницы ничего брать нельзя. А то вернешься!

- А вязанье? А кофточку? - пугается Лера.

- Имеется в виду съестное, - авторитетно заявляет Надя.

Пожилая сестра, скрестив руки, молча наблюдает за сборами. Нет, эта, видать, не вернется... Постельное белье для новенькой уже приготовлено. Женя поднимает с пола тяжелые сумки.

- Всего вам доброго. Выздоравливайте, - говорит армянке, имя которой так и не сумел запомнить.

- Будь здорова, сестра, - мягко произносит армянка, и огромные ее глаза наполняются слезами.

Надя выхватывает из букетика мимоз веточку, кладет ей на постель.

- С праздником, дорогая, - говорит она, невольно перенимая речевую манеру армян.

Женя сует направо-налево десятки.

- С праздником, с праздником...

- Остановись, - дергает его за рукав Надя. - Пробросаешься!

- Так ведь праздник, - оправдывается Женя.

- А мы больше их не увидим, - удивляется его наивности Надя.

Ах, если бы не увидеть! Если б свершилось чудо! Женя смотрит на Леру. Похудела, оробела, идет неуверенно и не очень ровно, а главное - этот серый, с желтизной цвет лица... Женя берет обе сумки в одну руку, второй крепко прижимает к себе локоть жены. Ничего, он же рядом! Огромная нежность перехватывает дыхание.

- Помнишь, как я встречал тебя из роддома, с Денечком? - спрашивает он. - Тоже была весна.

- Ты мне тогда подарил подснежники, - слабо улыбается Лера. - Словно это было вчера, правда?

- Правда, - еще крепче прижимает к себе локоть Леры Женя.

Ее усаживают на переднее сиденье. Притихшая Надя забивается в угол: ее тоже испугал вид старой подруги. Но машина трогается, и Надя берет себя в руки.

- Смотри, смотри, сколько всего понастроено, - как заправский гид показывает она похорошевшую на диво Москву.

- Да, да, - кивает рассеянно Лера, невидяще глядя в окно.

Женя, протянув руку, ласково гладит отросшие седые волосы. Лера, не поворачиваясь, находит его руку, сжимает пальцы. Дома, сняв пальто, сапоги, даже не надев тапки, сразу проходит в комнату и падает в кресло.

- Как хорошо!

Денис быстро приносит тапки, сев на корточки, надевает матери на ноги. Люда молча стоит рядом. А Лера все оглядывается по сторонам, будто за какие-то два месяца что-то здесь могло измениться. Непривычно молчаливая Надя растерянно ставит на стол свою знаменитую "Веллу", вопросительно смотрит на Женю. Тот отвечает ей нарочито удивленным взглядом: "Что такое? Какие проблемы? Ну, устал человек. Ну и что?" Вот уж кому никогда ничего он не скажет. А к Тане ни завтра, ни послезавтра он не пойдет... Будет сидеть рядом с Лерой, ей читать, с ней разговаривать, ее кормить, вместе с ней смотреть телевизор и отлучаться лишь на работу. На обе работы. Таня его поймет.

Но вот отсидели они за столом, и был съеден пирог - Лера отщипывала кусочки, а Надя все обижалась: "Невкусно, да? Нет, ты скажи! А если вкусно, так чего ж ты не ешь?" - незаметно исчезли Денис с Людой, и, перемыв посуду, наконец-то покинула их дом не в меру оживленная Надя. Лера с Женей остались одни.

- Приготовить для тебя ванну? - спросил Женя и снова погладил Леру по голове. - А может быть, ты устала?

Он наклонился над креслом, в котором она, поникнув, сидела.

- Нет, - покачала головой Лера. - То есть да, устала, но в ванну хочу все равно: этот ужасный больничный запах...

- Да нет никакого запаха, - соврал Женя и пошел готовить ванну.

Он яростно оттирал ее порошком - так, словно там только что перемылась рота солдат, - потом пустил горячую воду, подставил под струю локоть, как делали они когда-то, купая Дениску, добавил холодной воды, плеснул из высокой бутылки зеленую, ароматную жидкость. Все! Пора звать Леру. Сейчас он увидит ее обнаженной, и надо постараться, чтобы она ничего не заметила его испуга, жалости и тоски. Но Лера, несмотря на его протесты - "А вдруг упадешь?" - Женю из ванной выгнала, блаженно легла в душистую пену и закрыла глаза. "Вот я и дома... Как хорошо!" Минут через десять встревоженный Женя постучал в дверь, приоткрыл ее.

- Эй, ты как там? Не уснула? Потереть спину?

- Ну потри, - равнодушно согласилась Лера.

Острые, выпирающие лопатки, позвонки - можно пересчитать...

- Ну, все... Уходи...

- Не поскользнешься?

- Нет.

- Я постелил коврик.

- Вижу.

Утонув в халате, вышла Лера из ванной.

- Голову помою завтра, - сказала она, чуть не падая от чудовищной, неимоверной слабости.

- Может быть, чаю? - встрепенулся Женя.

- Не надо... Отвернись, я надену ночнушку.

- С каких пор ты стесняешься? - постарался пошутить Женя, пропадая, уничтожаясь от жалости.

- С недавних, - скорбно ответила Лера, и он с содроганием понял, что она если не знает, то уж точно догадывается.

- Дорогая моя...

- Не надо...

Лера легла, повернувшись лицом к стене, и он не посмел ее тронуть, да и разве б он смог что-нибудь? Все мужское исчезло, осталась одна лишь жалость и острое чувство вины. Хотя старая привычка могла бы и выручить, кто знает... "Хорошо, что она отказалась", - подумал Женя, и ему стало стыдно, за себя - стыдно. Женя погасил свет, вернулся в гостиную и долго сидел, бессмысленно глядя на мерцающий экран телевизора, в такой глубокой печали, что он и не знал, что бывает такая на свете.

- Что можно сделать? - спросил он накануне доктора. - Что-то же нужно делать?