Елена Катасонова - Возвращение в Коктебель

- Какая? - лукаво осведомилась Натка.

- Прямо не знаю, как и сказать...

- Да? - возликовала Натка и весь ужин поддразнивала соседа, а он только потел и крякал. А потом полетела на встречу.

Тонкие каблучки звонко цокали по асфальту, теплый ветер дул в лицо. Изо всех сил старалась Натка хоть немножечко опоздать, но из этого, как всегда, ничего не вышло. Ровно в половине восьмого она уже стояла у мола и убито смотрела на светлую зеленую воду: никакого Димы и в помине не было. "Какой ужас", - думала Натка. Стоять было стыдно, а уйти не хватало сил. "Вот так, Хамелеоша... Видишь, как обращаются с женщинами..." Уткнувшись в воду, Хамелеон молчал, но сочувствовал.

- Наташа!

Дима заглянул ей в лицо, взял за руку.

- Простите, что опоздал: сумку забыл в столовой. Пришлось возвращаться. Хорошо, что меня дождалась.

- Я?

- Сумка. То есть нет, вы - тоже... Господи, что это я говорю?

Он легко краснел и смущался от того, что краснеет.

- Пошли?

- Пошли.

И они стали медленно подниматься от моря. Шум, смех, болтовня остались там, позади. Там же, у моря, заблудился вечерний ветер. Они прошли по тутовой аллее, по крошечному, переброшенному через толстую трубу мостику, еще по одному - побольше, каменному - через пересохший ручей... Свиристели сверчки. Свечками возвышались узкие кипарисы. На светлом небе проявилась первая звездочка.

Чайный домик уютно расположился под высоченными, в небо, деревьями. Сквозь узкие расписные окошки струился неясный свет. Внутри были камень и дерево: из камня стены, из дерева узорчатый потолок, стойка, столы и стулья. На дальней стенке, солнцем распустив хвосты, застыли железные павлины, скрывавшие под опереньем лампы - источник света. На стойке кипел большущий такой самовар. С самовара улыбалась матрешка - пышная, в сарафане, а рядом стояла белокурая женщина - в самом деле красавица. Слева от женщины висели картины - море, горы и солнце, а справа - пучочки трав.

Дима явно был здесь своим: красавица ему улыбнулась, окинув Натку любопытным, доброжелательным взглядом, и, не дожидаясь заказа, принялась колдовать над травами и коробочками.

Усадив Натку за самый уютный, под павлином, столик, Дима вернулся к стойке.

- Ниночка, нам с мятой. И еще с чем-нибудь. По вашему вкусу.

Красавица согласно кивнула и подсыпала что-то в чайник. Запахло чем-то душистым.

Дима принес чашки и, с особой торжественностью, пузатый чайник.

- Прошу, - обратился он к Натке. - Чай любит женские руки.

Натка встала, осторожно подняла довольно тяжелый чайник. Аромат мяты разлился по комнате.

Полумрак... Кроме них, еще только трое... Ни вина, ни музыки, прятаться не за что.

- Вы кто такой? - чуть запнувшись, спросила Натка.

- Чем занимаюсь? - уточнил Дима. - Биолог. Что такое биотехнология, знаете?

Натка кивнула не слишком уверенно.

- Придумываем, чем вас кормить, - пояснил Дима.

- Так это вам мы обязаны синтетической колбасой? - прищурилась Натка.

- Нам вы обязаны тем, что до сих пор не умерли с голоду, - весело парировал Дима. - А теперь - за нас!

Он вытащил из кармана бутылочку сувенирного коньяка.

- А как же указ? - поинтересовалась Натка.

- Ниночка нас не выдаст, - подмигнул красавице Дима и вылил коньяк в чай.

Нина улыбнулась уже им обоим.

- Так вкуснее?

- Вкуснее!

Распахнулись двери. Ввалилась целая ватага художников, возглавляемая длинноволосым. Не скрепленные на сей раз обручем волосы свободно падали на лицо.

- Нина Георгиевна, получите!

Он вытащил акварель из холщовой сумки. Картина тут же была прикреплена к стене.

- Не так, не туда! - загомонили художники. - Вот сюда, между этим холмом и тем морем... Нет, между тем холмом и этим вот морем...

Акварель перевесили.

- Чай "Коктебель" для всех, - загудел бородач в хитоне.

- Угощаю! - живо откликнулась барменша и захлопотала у чайничков.

- Тогда я - пирожные, - не отступал бородач. - Я сегодня богач: продал два масла. Эх, коньячку бы...

- Поищем, - улыбнулась красавица.

- Господи, хорошо-то как... - прошептала Натка.

В пузатом чайнике оставалось еще много чая, когда они встали и, распрощавшись с Ниной, вышли из домика. Было душно. Звенели в кустах цикады. На южном небе мерцали звезды. Не сговариваясь, пошли к морю. Там вовсю сияла луна.

- Искупаемся?

- Я ничего не взяла.

- Подумаешь...

- Вы идите, а я посижу.

Натка села на гальку, привычно охватив руками колени. Дима разделся, положил вещички с ней рядом и пошел в воду. Она видела его сухопарую фигуру, неясно белевшую в ночи, слышала плеск волны, когда он нырнул, видела, как вынырнул и поплыл, рассекая узким телом серебристую гладь. "Он и плавает хорошо", - с непонятной гордостью, как о своем, подумала Натка. Тело гудело от напряжения, кровь толчками билась в висках. "Какие глупости, ведь я его почти не знаю", - защищалась она от счастья. Но оно в ней жило, переполняло ее, и куда же было его девать?

Вот он идет к ней от моря - стройный, высокий, стряхивая с плеч воду. Натка ждала молча, не шевелясь, стараясь утаить волнение души и тела непослушного, непокорного тела, рванувшегося ему навстречу.

Дима подошел совсем близко и, старательно отводя от белого платья мокрые руки, наклонился и коснулся прохладными губами ее пересохших от волнения губ. Он словно спрашивал, проверял, что ему можно. Натка на поцелуй не ответила, но не отодвинулась, не отшатнулась, и он понял, что можно все.

Он мигом сгреб с лежака одежду, отошел в сторону, стянул трусы, выжал, хотел натянуть на себя, но передумал и спрятал их в пляжную сумку. Потом надел брюки, вернулся к Натке, взял ее за руки, обнял, поцеловал уже по-настоящему - "пошли!" - и решительно повел к своему домику.

Они шли довольно долго - в тишину и темноту. Освещение и дорожки кончились, сильнее запахло травами, в одном месте пришлось даже нагнуться: низко склонившиеся ветви огромного дерева преградили путь. Дима молчал, и молчала Натка. Она шла, держась за его руку, и чуть не плакала от волнения. Ей все хотелось сказать "люблю", но ведь не принято: они же едва знакомы, да и не было у них ничего. Как - ничего? А море, солнце, его рука? И такое невозможное ощущение счастья...

- Пришли!

Дима остановился, вынул из кармана ключ, нащупал в темноте скважину, отпер дверь. Вспыхнул яркий свет.

- Прошу!

Натка вошла в просторную комнату. Дима отворил еще одну дверь - в тамбур, напротив.

- А здесь туалет и душ.

Когда она вышла из душа, то увидела в лунном свете, что Дима лежит под одеялом и ждет.

- Иди сюда, - хрипловато сказал он.

Она быстро разделась, нырнула к нему, положила ладонь Диме на грудь и услышала, как стучит его сердце. Руки у Димы были холодными, ледяными, и этими ледяными руками он обнял Натку, прижал к себе, покачал, как ребенка, потом опрокинул навзничь, и через минуту все было кончено - она и опомниться не успела. "Ну и пусть, - подумала Натка. - Все равно люблю".