Валентина Донна - Покоренная поцелуем

Теперь кто-то перед входом натянул веревку и повесил на ней гобелен, вероятно, чтобы скрыть от посторонних глаз скромный интерьер. Что-то наподобие кровати было поставлено в углу, а женская одежда свисала с другого колышка на стене.

Неужели Мария приспособила для себя эту темную неудобную нишу? Как известно, ведьмы получают удовольствие от холода.

Сегодня, несмотря на то, что огонь пылал вовсю в камине, в алькове было так холодно, что от горячей воды поднимался пар, погружая Марию в странный, загадочный туман. Она была похожа на ведьму, выходившую из густого белого дыма после произнесения заклинаний.

- Вода остывает, - предупредила она, подтвердив это грациозным жестом. Ну кто же еще, кроме ведьмы, мог вызывать у мужчины такое непреодолимое желание простым взмахом руки. От этого жеста ее шерстяное платье растянулось, плотно облегая ее груди, открывая его взору затвердевшие от холода соски.

Черт подери! Неужели он так соскучился по женщине, что больше не мог не думать ни о чем другом, только о том, как поскорее забраться в лохань и вволю поплескаться в ней, чтобы всю ее обрызгать, увидеть, как мокрое платье еще больше обтянет ее восхитительные формы!

Ротгар попытался думать о чем-то другом, но это удавалось ему с трудом. Из собственного опыта он знал, что норманны никогда не действуют, повинуясь импульсам доброты или сочувствия. Они были великие мастера предательства и обмана. Вряд ли его удивит, если Мария под видом того, что пытается отмыть остатки грязи после его пребывания в курятнике, силой затолкает его голову под воду и будет удерживать ее там до тех пор, покуда он не задохнется.

- Неужели вы выбрали эту мрачную камеру для своей спальни? - спросил он. Мария улыбнулась:

- Вполне приличная обстановка для того, кто никогда не знал, что такое своя личная кровать.

- Но у себя в доме...

- У нас с Хью никогда не было того, что вы называете домом, вот только сейчас. - Она оглянулась вокруг с видом собственника, что заставило Ротгара сразу встрепенуться.

- Могу признать, что здесь мало удобств, но когда будет построен наш замок, то мы не будем испытывать никакой нужды ни в тепле, ни в личных апартаментах.

Ему ужасно хотелось знать, сколько времени потратила эта ведьма, чтобы усовершенствовать свою лживую улыбку, нерешительное выражение на лице, которые появлялись в тот самый момент, когда он отказывался разоблачаться перед ней.

- Разве вам не нравится купание? В ее словах звучал вызов. С той стороны алькова послышались приглушенные мужские голоса, напоминая ему о том, что это не была приятная процедура омовения после напряженного рабочего дня для расслабления уставших мышц, нет, за всем внимательно следили норманнские рыцари там, за стеной, готовые по первому ее зову прийти ей на помощь.

- Вы насмехаетесь надо мной, - сказал он, и его голос необычно огрубел от реакции на ее странное поведение.

Она бросила в воду кусок мыла.

- Я насмехаюсь над вами? Каким образом?

- А вот таким, - сказал он, обводя рукой ее альков и дымящуюся лохань. Вчера это было что-то вроде кухни, где не было недостатка в остолопах. И каких-то два типа с кислыми физиономиями, которые с трудом сдерживали желание схватиться за рукоятки своих мечей, терли и скребли мою вонючую шкуру. Сегодня я нахожусь наедине с хрупкой женщиной небольшого роста. Разве не хотите вы подразнить меня, напоминая о моем безнадежном состоянии, или же все норманнские женщины любят мыть мужчин, и теперь, когда вы до конца стерли шкуру своих рыцарей, вы ищете новых развлечений?

Он тщательно подбирал слова, чтобы пробудить у нее гнев, чтобы положить раз и навсегда конец любой нерешительности, точно узнать, что его ждет впереди, - жизнь или смерть? Пытаясь побудить ее к действию, он сделал провокационный, угрожающий шаг по направлению к ней. Чем она ответит? Выхватит спрятанное острое лезвие ножа или же позовет на помощь своих людей?

Она не сделала ни того, ни другого. Пар по-прежнему клубился вокруг нее, но он не смог скрыть бледного, напряженного лица Марии. Она крепко ухватилась за край лохани.

- Я вовсе не насмехаюсь над вами, несчастный сакс, и прошу не думать, что я получаю такое же наслаждение от купания, как и вы. В ваших неудобных английских домах нельзя найти укромного местечка. Мне нужно поговорить с вами наедине, и это единственный способ, пришедший мне в голову.

Нет, он бы предпочел услыхать резкий ответ на свои оскорбительные слова. Вместо этого ее чувство собственного достоинства заставило его их устыдиться. Он почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, но он надеялся, что пары тумана скроют его от нее.

- Вы крайне осмотрительны, леди. Есть немало таких, которые без всяких колебаний вынесли бы мне смертный приговор в присутствии других.

- Смертный приговор? - Она вскинула голову, и волосы упали с ее лица, открыв ее красивый подбородок. Резкие морщины, свидетельствовавшие о ее раздражении, прорезали лоб. - Неужели все саксы настроены столь мрачно? Отец Бруно ожидает наихудшего исхода только потому, что я заперла вас в курятнике на одну ночь. Вы, в свою очередь, ожидаете смертного приговора только потому, что я предложила вам еще раз помыться.

- Мое нынешнее безвыходное положение навевает на меня черные мысли, ответил Ротгар, обиженный ее отношением к себе.

- Боже, да оставьте вы свою неуемную гордыню. - Она вдруг изменила поведение, стараясь казаться нарочито веселой. - Как вы удачно заметили, я уже отмыла свою часть норманнских мужчин, поэтому вам никак не оскорбить моих чувств. Я сказала, что хочу поговорить с вами, а поэтому раздевайтесь и полезайте в лохань.

В течение всей жизни Ротгара купали женщины, как здесь в Лэндуолде, так и в других местах, где такое к нему отношение объяснялось тем, что он - почетный гость. Для чего упрямиться и не выполнить то, что ему предлагает Мария? Она обеспечила его безопасность. Но его руки висели по бокам, как плети, отказываясь делать самые простые движения, чтобы снять с себя одежду, и, вместе с тем, вся кожа его горела из-за желания, которому более приличествовало проявляться в кровати, чем в лохани с горячей водой.

- Ротгар. - Она произнесла только его имя.

Оно никогда так не звучало в устах других женщин. Ее смодулированный голос эхом отозвался у него в голове, и был похож на призывы сирены. Чтобы избавиться от наваждения, он заставил себя сорвать тунику.

После этого он думал только об одном - как бы ему хотелось встретиться с ней прежде.

Тогда бы он стоял перед ней, не скрывая гордости, - ведь он знал, что женщинам нравилось его высокое, мускулистое крепкое тело. Когда-то он был господином, человеком, уверенным в себе, самодовольным, могущественным, смелым и отважным.