Мор Йокаи - Золотой человек

Удар за ударом обрушивал злодей на Тимара. Правда, ни одно из этих обвинений не соответствовало действительности. Тимар и не думал убивать отца Тимеи, не крал его сокровищ, не совращал Ноэми, не посылал на каторгу Тодора. Но все же ему было трудно защититься от этой яростной клеветы. Да, он действительно запутался: вел двойную игру и попал в грязную историю. Теперь его можно безнаказанно обвинить в чем угодно.

А беглый каторжник продолжал:

— Когда мы стояли на якоре в заливе Бара-до-Рио-до-Гранде-до-Сул, на нашей галере вспыхнула эпидемия желтой лихорадки. Подцепил ее и мой папаша. Его не стали забирать в лазарет, и он умирал возле меня, на одной со мной скамье. Галерник должен подыхать там, где прикован. Соседство, как ты понимаешь, далеко не из приятных. Старика целыми днями тряс озноб, он лязгал зубами. Но главное — он изрыгал бесконечные проклятия, на все лады честил пресвятую деву Марию. Святых мужского пола хоть отбавляй, вот и ругал бы их сколько влезет. Но поносить мадонну, оскорблять даму… нет, это не подобает благовоспитанному джентльмену. К тому же что ему стоило браниться по-испански? Язык благозвучный, понятен другим галерникам. Так нет же, ругался он только по-мадьярски. Такое богохульство, такое кощунство было для меня невыносимо. Бестактность старика вывела меня из себя, мы поругались, и получился семейный разлад. Я решил бежать от своего родителя. Вовсе не потому, что он помирал рядышком со мной и зрелище было не из веселых. И не потому, что я мог от него заразиться желтой лихорадкой. Между прочим, от нее не очень-то приятно подыхать. Нет, главная причина заключалась в его мерзкой ругани. Как ни сильны узы, связывающие отца с сыном, я решился их разорвать. Мне удалось подбить на побег еще двух товарищей. Теперь надо было выжидать, когда у старика начнется агония и он впадет в беспамятство. Ведь он грозился поднять на ноги стражу, если я вздумаю улизнуть от него. Наконец долгожданный час наступил, и нам удалось ночью распилить наши цепи. Один из надсмотрщиков заметил нашу попытку к бегству, но мы пристукнули его прежде, чем он успел поднять шум, и выбросили труп в море. Потом отвязали и спустили на воду шлюпку и поплыли по бурным волнам. Море разбушевалось. Когда мы уже подплывали к берегу, прибой опрокинул наше суденышко. Один из моих молодчиков не умел плавать. Он захлебнулся и тут же пошел ко дну. Второй был хорошим пловцом, но его быстро настигла погнавшаяся за ним акула. «Морской ангел» на моих глазах вцепился в него зубами, я услышал отчаянный крик, и бедняга исчез под водой. Мне одному посчастливилось благополучно добраться до берега. Ведь мы оба с тобой, — ты как благочестивый кальвинист, а я как правоверный мусульманин, — верим в предопределение. Вот я и решил во что бы то ни стало вернуться в Европу. Я страстно мечтал увидеться с тобой! Отныне — ты единственный мой папаша, другого наверняка уже проглотила акула. Впрочем, это ему выгодно, — по крайней мере, не угодит в преисподнюю. Из акульей утробы его и самому черту не достать. Ну вот и все. А о том, как я раздобыл этот флотский мундир, различные паспорта и деньги на дорогу, словом, все необходимое для переезда через океан, я расскажу тебе как-нибудь потом, за доброй чаркой вина. Сейчас не до того, пора покончить с нашими делами. Ты, конечно, понимаешь, что нам следует наконец рассчитаться сполна?

Авантюрист пощупал шелковый платок, прикрывавший его левый глаз. Рана на лбу разболелась, пока он добирался по морозу до замка.

— Вот это-то и заставило меня направить свои стопы прямехонько в Комаром, который ты избрал своей резиденцией. Я рассчитывал навестить тебя именно там, но твои маклеры уверили меня, что ты еще не вернулся из своего «заграничного» вояжа. «Ладно, — подумал я, — подожду его возвращения». Надо было как-то скоротать время, и я начал посещать кофейни, где свел знакомство и завязал дружбу с господами офицерами. Мой мундир являлся для них лучшей рекомендацией. Нередко бывал я и в театре, где видел некую прелестную даму с белым, как алебастр, лицом и печальными, задумчивыми глазами. Ты, конечно, догадываешься, о ком я говорю? Ее неизменно сопровождала одна молодая особа, тоже красавица. Ух, и глаза у нее! Так и разят наповал! Не женщина, а корсар в юбке! Будь она атаманом разбойников, я охотно вступил бы в ее шайку. Да, пожалуй, и на галеры бы согласился, если бы меня годиков на пять приковали с ней вместе к скамье! Однако хватит сантиментов! Так вот о самом главном. Одним словом, я принялся нащупывать почву. Однажды мне посчастливилось достать место в партере рядом с этой демонической особой, и я завязал с ней знакомство. Неотразимая красотка весьма благосклонно принимала мои ухаживания, но когда я попросил разрешения посетить ее, она отказала мне, сославшись на свою госпожу, от которой она якобы всецело зависит. Тогда я в галантных выражениях заговорил о ее хозяйке — этой внушающей благоговение мадонне. Вскользь упомянул, что мне выпала великая честь знать в Турции ее семейство и что она поразительно похожа на свою матушку.

«Как, — спросила красотка, — вы знавали мать моей госпожи? Но ведь она умерла совсем молодой». — «Я видел ее портрет у отца вашей хозяйки, он весьма благоволил ко мне, — ответил я. — У матери было почти такое же бледное, задумчивое лицо. Портрет находился в медальоне, обрамленном двумя рядами бриллиантов, который стоит не менее сотни тысяч». — «Ах, вот что! Значит, вы тоже видели это дивное украшение? — воскликнула красавица. — Этот медальон моя госпожа показывала мне в день, когда получила его в подарок от своего супруга, господина Леветинци».

Тимар в бессильной ярости сжал кулаки.

— Ага, задело молодца за живое! — со злорадной усмешкой воскликнул авантюрист. — Выходит, ты подарил дочери Али Чорбаджи драгоценность, украденную у ее родного отца! Выходит, ты прикарманил и прочие драгоценности, ведь все они хранились в одном месте. А раз так, тебе уж не отвертеться. Теперь мы с тобой, так сказать, одного поля ягода. И можем, по обоюдному согласию, либо «тыкать» друг другу, либо величать «милостивым государем». Во всяком случае, разговаривать как равный с равным.

Неподвижно, словно скованный параличом, сидел Тимар перед извергом, в руки которого отдала его судьба. Тодор мог бы уже не держать его под прицелом, — у бедняги не хватало сил даже подняться со стула.

— Однако же долго ты заставил себя ждать, дружище. Я уже начинал беспокоиться о тебе. К тому же пришлось порядком поиздержаться, деньжонки мои вышли, а переводы от богатой тетки, от адмиралтейства, от управляющего именьем и от моих банкиров, как назло, все не приходили. И вдобавок я должен был выслушивать, как со всех сторон воздавали тебе хвалу: ты-де и гениальный коммерсант, и талантливый предприниматель, и, уж конечно, благодетель всех бедных и обездоленных! А каким примерным семьянином ты прослыл. Все завидуют твоему супружескому счастью! «Образцовый муж»! Ха-ха-ха!