Мор Йокаи - Золотой человек

Одна мать за полчаса до преступления видела ее постель пустой. Но она не решалась давать показания против дочери.

Больше всего говорило в пользу Аталии то, что все двери в комнате Тимеи были заперты, а сама Аталия спала глубоким сном. Каким же способом убийца мог пробраться сюда и потом снова ускользнуть?..

Но, допустим, тут действительно имело место покушение. Почему же именно на нее, Аталию, пало подозрение? Почему не на любого из обитателей этого дома? Известно, что майор до поздней ночи засиделся у Тимеи. Разве не мог кто-нибудь проскользнуть в ее спальню, когда он уходил?..

Не удалось также установить, кто был убийца, — мужчина или женщина.

Одна Тимея знала, кто покушался на нее. Но она не хотела открывать эту тайну и на предварительном следствии упорно твердила, будто совершенно не помнит, что с ней произошло, будто от пережитого ужаса у нее отшибло память и она не может обвинять Аталию. Им даже не устроили очной ставки.

Тимея все еще лежала больная, — раны долго не заживали. Но она страдала не столько от ран, сколько от душевного потрясения. Она страшилась за судьбу Аталии.

Со времени трагического происшествия молодую женщину ни на минуту не оставляли одну. Доктор и сиделка попеременно дежурили в ее комнате. Днем у нее подолгу просиживал майор. Частенько навещал больную и вице-губернатор, который надеялся кое-что разузнать у нее. Но едва речь заходила об Аталии, она сразу замолкала, и от нее ничего нельзя было добиться.

Однажды доктор порекомендовал развлечь больную чтением какой-нибудь занимательной книги. К этому времени Тимея уже начала вставать с постели и принимала посетителей, сидя в кресле.

Майор Качука предложил ей прочитать поздравительные письма, полученные в памятный канун ее именин. Что может быть отраднее для выздоравливающей, чудом спасшейся от гибели женщины, чем простосердечные пожелания невинных детей?

Руки Тимеи все еще были в бинтах, и г-ну Качуке пришлось самому распечатывать письма и читать их вслух. Вице-губернатор тоже присутствовал при этом.

Слушая поздравления, больная сияла от радости.

— Что за странная печать! — воскликнул вдруг майор, когда ему попался в руки конверт с золотистой букашкой.

— В самом деле, — живо отозвалась Тимея. — Она и мне бросилась в глаза.

Майор распечатал конверт.

«Сударыня, на стене Вашей комнаты есть картина, изображающая святого Георгия…»

Пробежав глазами первую строчку, майор замер, глаза у него расширились. Остальное он дочитал про себя. Губы его посинели, холодный пот выступил на лбу. Вдруг майор отбросил письмо и как безумный кинулся к картине. Ударом кулака он проломил ее и сорвал массивную раму со стены. Перед ним открылась темная щель. Майор кинулся в тайник и через минуту выскочил оттуда, держа в руках вещественное доказательство виновности Аталии — ее окровавленную одежду.

Тимея в ужасе закрыла лицо руками. Вице-губернатор поднял и положил в карман брошенное письмо. Забрал он и все вещественные доказательства, — в тайнике нашли еще шкатулку с различными ядами и дневник Аталии, содержавший страшную исповедь ее порочной души…

А Тимея, забыв про боль, умоляюще складывала руки, прося доктора, вице-губернатора и жениха никому не говорить об увиденном, сохранить все в тайне.

Но это было невозможно. Вещественные доказательства очутились в руках судей, и Аталии теперь уже не приходилось ждать милости ни от кого, кроме бога.

Тотчас же после выздоровления Тимея вызывалась в суд для очной ставки с преступницей. Что и говорить, тягостная обязанность для нее! Впрочем, она по-прежнему упорно твердила, что ничего не помнит.

Так как на суде она должна была предстать как супруга г-на Качуки, им необходимо было поскорей сочетаться браком. Свадьбу отпраздновали, как только Тимея немного оправилась от болезни. Без шума, блеска, без роскошного пира и сонма гостей. Присутствовали только священник да два шафера — домашний врач и вице-губернатор. Больше гостей не было.

Когда Тимея выздоровела, она отправилась в суд для очной ставки с Аталией. Правосудие не избавило ее от тягостной необходимости еще раз столкнуться с убийцей.

Что до Аталии, то она вовсе не страшилась этой минуты. Наоборот, с нетерпением ждала, когда приведут ее жертву. Ей хотелось если не кинжалом, то хоть колючим взглядом пронзить сердце соперницы.

Аталия предстала перед судом в траурном одеянии. Лицо ее побледнело, но в непокорных глазах горел дерзкий огонь. Однако она все же заметно вздрогнула, когда председатель обратился к судебному приставу:

— Пригласите супругу господина Имре Качуки.

«Госпожа Качука! Значит, она все-таки стала его женой!»

Какое злорадство изобразилось на ее лице, когда в зал суда вошла Тимея и она увидела на беломраморном лице соперницы красную полосу, тянувшуюся вдоль лба до самого виска, — рубец от нанесенной ею раны! Хоть этот шрам она оставила Тимее на память!

И еще раз испытала Аталия истинное наслаждение — когда председатель суда призвал Тимею к присяге и она, сняв перчатку, подняла к небу изуродованную шрамом руку. Этот рубец тоже ее, Аталии, свадебный подарок! А Тимея, подняв израненную, дрожавшую руку, клялась, что все позабыла, даже не помнит, с кем она боролась, с мужчиной или с женщиной.

— Презренная! — прошипела сквозь зубы Аталия. — У тебя не хватает даже духу обвинить меня…

— Мы не об этом спрашиваем вас теперь, сударыня, — прервал Тимею председатель суда. — Нам нужно установить, действительно ли письмо, написанное детским почерком, с насекомым на печати получено вами по почте в день покушения? Не было ли оно распечатано раньше? Не знал ли кто-нибудь о его содержании?

Тимея отвечала, что нет, письмо так и оставалось нераспечатанным.

Тогда председатель обратился к Аталии:

— А теперь, мадемуазель Аталия Бразович, вам придется выслушать то, что написано в этом письме:

«Сударыня, на стене Вашей комнаты, есть картина, изображающая святого Георгия. Эта картина скрывает тайную нишу, куда можно проникнуть через шкаф с посудой. Велите заделать эту нишу и берегите Вашу драгоценную жизнь. Живите долго и счастливо.

Огласив письмо, председатель приподнял коврик, лежавший на столе. Под ним находились вещественные доказательства, изобличающие Аталию: окровавленный пеньюар, шкатулка с ядами и дневник.

При виде неопровержимых улик Аталия вскрикнула, как смертельно раненный коршун, и закрыла лицо руками. Когда она отняла руки, лицо ее было уже не бледным, а пунцово-красным. В ярости она сорвала с шеи черный бант и швырнула его на пол. Казалось, она обнажила для палача свою восхитительную белую шею.

— Верно! — вскричала она. — Это я хотела убить тебя! И раскаиваюсь только в том, что промахнулась. Ты была проклятием моей жизни, ненавистный бледнолицый призрак! Из-за тебя я стала навеки несчастной! Я давно жаждала прикончить тебя! И не нашла бы себе покоя в этом мире, если бы не попыталась это сделать! Смотри, в моей шкатулке достаточно яда, чтобы отравить целую свору твоих свадебных гостей. Но я жаждала именно твоей крови!.. Ты не погибла, но я насытилась местью и теперь могу спокойно умереть. Но это еще не все. Прежде чем секира палача отсечет мне голову, я нанесу твоему сердцу еще одну кинжальную рану! Эта рана никогда не заживет, она станет терзать тебя, даже когда ты будешь блаженствовать в объятиях мужа! Теперь мой черед присягать и клясться. Клянусь богом, всеми святыми, ангелами на небесах и дьяволами в аду! Да будут они ко мне столь же милосердны, как истинно то, что я сейчас скажу!