Мор Йокаи - Золотой человек

Я вовремя узнал, что черед скоро дойдет до меня.

Я не участвовал в заговоре, но у меня были две причины опасаться наихудшего: мое богатство и моя дочь. Деньги нужны были султанской казне, а моя дочь — султанскому сералю.

Умереть — дело нехитрое, я был готов принять смерть, но я не мог допустить, чтобы дочь моя была заточена в сераль или сделалась нищей.

И тогда я решил обмануть своих врагов и бежать из страны со своей дочерью и своим богатством.

Морем бежать было опасно, меня бы в момент догнали на быстроходном корабле. Тогда я раздобыл себе венгерский паспорт на имя греческого купца, сбрил бороду и, запутав следы, добрался до Галаца. Оттуда путь по суше был закрыт. Я зафрахтовал это судно и, закупив пшеницу, увез с собою то, что смог. Когда я узнал имя владельца барки, то очень обрадовался. Атанас Бразович — мой дальний родственник. Мать Тимеи была гречанка из семьи Бразовичей. Атанас многим обязан мне, и теперь я попрошу его отплатить добром за добро. Аллах велик и всемогущ! Никому не избежать своей судьбы. От твоих глаз, видимо, не укрылось, что я беглец, но ты не мог догадаться, злодей я или политический преступник. Честно выполняя свой долг, ты невольно помог моему бегству. Чудом проскочили мы через Железные ворота, спаслись от турецкой галеры, ловко миновали оршовский карантин, и когда, казалось бы, все главные опасности остались позади, я споткнулся на маленьком бугорке.

Человек, выследивший вчера нас на острове, — турецкий шпион. Мы узнали друг друга. Никто, кроме него, не мог бы напасть на мой след. Он ускользнул от меня, и в Панчове теперь мне наверняка уже готовят встречу. Не перебивай, я знаю, что ты хочешь возразить, — мы, мол, на венгерской земле, а здешнее правительство не выдает политических беженцев. Да, это так. Но дело в том, что меня потребуют выдать просто как вора. Это, конечно, ложь. Я везу с собой лишь то, что принадлежало мне. Если султан захотел бы взыскать с меня контрибуцию — пусть бы взял мои двадцать семь домов в Галате! Но им этого мало. Они заявят, будто я похитил все сокровища казны, что я вор. Австрия обычно выдает таких беглых преступников Турции, особенно если на их след наткнется турецкий лазутчик. Этот человек узнал меня — и моя судьба предрешена.

Пожелтевший лоб Али покрылся крупными бисеринками холодного пота. Лицо его становилось восковым.

— Мне еще многое надо сказать тебе, а говорить уже трудно. Дай мне глоток воды!

Так вот, мне уже не спастись, но, умерев, я хочу спасти дочь и ее достояние. Так повелел мне аллах, да никто не избежит воли его!

Поклянись же верой своей исполнить все, что я тебе завещаю.

Во-первых, ты похоронишь меня не на берегу, — мусульманину не подобает быть захороненным по христианскому обряду. Ты зашьешь меня в брезент, по морскому обычаю, привяжешь камни к ногам и голове и спустишь на дно, где Дунай поглубже. Заклинаю тебя, сын мой, сделай так.

Судно ты поведешь в Комаром. И позаботишься о Тимее.

В этой шкатулке — все мои наличные деньги — тысяча золотых. Остальное мое богатство — в мешках с пшеницей. Я оставил письмо-завещание, на, возьми его, спрячь. В нем я подтверждаю, что, во-первых, умер естественной смертью от дизентерии. Во-вторых, что все мое состояние выражается в одной тысяче золотых. Это, чтобы тебя никто не мог обвинить в преднамеренном убийстве с целью грабежа.

Тебе я ничего не обещаю, никакой награды. Ты поступаешь по велению своего сердца, а за это награждает всемогущий. Лучшего должника на земле ты не сыщешь. Ты доставишь Тимею к Атанасу Бразовичу и попросишь от моего имени, чтобы он приютил ее как приемную дочь. У него тоже есть дочка, пусть Тимея станет ей сестрою. Передай ему деньги, пусть положит их на имя моей дочери. Ему же передай и весь груз на корабле и скажи, чтобы он обязательно лично наблюдал за разгрузкой: я везу чистую пшеницу и не хочу, чтобы мешки подменили, — понимаешь? — чтобы не подменили мешки…

Умирающий взглянул на Тимара горящими глазами: видно было, что он, превозмогая агонию, хочет что-то досказать.

— Потому что…

Он снова замолчал.

— Я что-то сказал? Я что-то хотел сказать, но разум помутился. Почему ночь такая багровая?.. Красный полумесяц на небе… Да-да… Запомни… Красный полумесяц…

Протяжный стон раздался за занавесью, где спала Тимея, и этот стон заставил Эфтима снова собраться с мыслями. Он тревожно приподнялся с койки, трясущимися руками стал что-то искать под подушкой, глаза его вылезли из орбит и остекленели.

— Ах, чуть не забыл! Тимея! Ведь я дал ей сильное снотворное: если не разбудить ее вовремя, она может заснуть навеки. В этом флаконе — противоядие. Когда я умру, возьми его и сильно натри им лоб Тимее, виски и под сердцем, — пока она не проснется. О аллах! Я чуть не взял с собой дочь! Нет, я не хочу этого. Она должна жить. Дай слово и поклянись, что ты вернешь Тимею к жизни, не допустишь, чтобы она заснула навеки.

Умирающий судорожно прижал руку Тимара к своей груди. Он боролся со смертью, которая уже исказила черты его лица.

— О чем я говорил?.. Что еще должен сказать? Ах да… Красный полумесяц!..

В открытое окно был виден ущербный серп луны. Она медленно, в багровом отблеске выплывала из-за облаков.

Не к этому ли серпу взывал умирающий в горячечном бреду?

А может быть, тот лунный серп напомнил турку о чем-то другом?

— Красный полумесяц… — прошептал он в последний раз, притянув к себе Тимара.

Михай увидел, как смертельная гримаса исказила его лицо и наложила печать на уста. Умирающий вздрогнул в последний раз и испустил дух.

Тимар остался один на один с поведанной ему тайной, с покойником и его дочерью, спавшей беспробудным сном.

Тихая беззвездная ночь окутала каюту.

Тени этой ночи как бы нашептывали Тимару: «Послушай! А что, если ты не исполнишь завещанного, если не сбросишь турка в Дунай, не разбудишь спящую и дашь ей тихо отойти в мир иной? Правда, в Панчове уже наверняка известно из уст шпиона о скрывающемся на судне Чорбаджи. Но ведь ты можешь обмануть засаду и, вместо того чтобы идти на Панчову, пристать к Белграду и там выдать властям доверенную тебе тайну. По закону тебе отойдет треть имущества беглеца. Оно и так уже ничье, хозяин всего этого богатства умер, дочь его, если ее не разбудить, заснет навеки. Ты сразу сможешь сказочно разбогатеть! А богатый всегда прав, только бедняк всегда виновен».

«Нет, уж пусть я останусь бедняком!» — ответствовал Тимар ночным теням.

Чтобы избавиться от видений, он даже закрыл иллюминатор. Безотчетный страх охватил его, когда он увидел в оконном проеме багряный полумесяц. Ему показалось, что это серп луны нашептывает ему дурные мысли, словно намекая на последние, тревожные слова умершего.