Мор Йокаи - Золотой человек

Но Тимар не показывался среди купцов.

Никто не видел, чтобы он заводил с кем-либо знакомство или просто вступил бы с кем-нибудь в разговор. Никому не поверял он своих планов. Но за что бы он ни взялся, золото, казалось, само текло к нему. Он пускался во все новые и новые рискованные предприятия, которые вроде бы доступны были каждому — только руку протянуть. Но, как ни странно, другие лишь тогда замечали выгодные возможности, когда Тимар уже завладевал инициативой. Он не успокаивался ни на минуту: его никогда нельзя было застать на месте, всю жизнь свою проводил он в разъездах, то его видели — здесь, то — там. Удивление вызывало лишь то, что основным его местожительством по-прежнему оставался старый Комаром. В самом деле, почему бы ему не переселиться в Вену? Для чего такому богатому человеку держать главную контору в несоответствующем его размаху торговом городе? (Хотя в ту пору Комаром был уже важным центром.)

Но сам-то Тимар прекрасно знал, что его удерживает здесь. Он знал, почему живет в городе, где каждый купец — его смертельный враг, где, проезжая мимо раскрытых дверей кофейни Бразовича, он то и дело слышит вдогонку: «Чтоб тебе шею свернуть!» Он поклялся, что этот ненавистный ему дом рано или поздно станет его собственностью и попадет к нему в руки вместе со всеми его обитателями. Вот что удерживало Тимара в Комароме даже тогда, когда он стал ворочать миллионами, А в городе этом его звали не иначе как просто «Тимар», с трудом привыкая к новому дворянскому титулу «Леветинци».

И тем не менее Тимар сумел прибавить к своему благородному титулу еще и благородные дела. Он основал больницу для бедных, учредил стипендии в протестантском училище, подарил церкви вместо серебряной чаши золотую, двери своего дома всегда держал открытыми для бедняков — по пятницам у его дома выстраивалась длинная очередь нищих, пришедших получить свой медный талер — самую большую по размеру монету на свете. В довершение всего Тимар прославился тем, что назначил ежегодную пенсию всем вдовам погибших на Дунае речников и взял на себя опеку над сиротами. Истинно золотой человек!

И лишь один голос неустанно твердил ему: «Все это обман, все это нечестно!» То был голос его совести.

После обеда г-н Бразович, как обычно немилосердно дымя чубуком, отправился пить кофе в будуар своей супруги.

Качука, сидя за столиком, мило беседовал с Аталией, а г-жа Зофия пристроилась сбоку, делая вид, что занята шитьем. (Уже целый год здесь стояли пяльцы и были разложены вышивки, дабы все гости видели, что в доме готовят приданое.)

Офицер инженерной службы, казалось, совсем перебрался в этот дом: он являлся сюда еще до полудня, оставался обедать и лишь поздно вечером уходил к себе ночевать.

По-видимому, фортификационные сооружения в Комароме находились в таком образцовом состоянии, что господин военный инженер мог дни напролет проводить со своей невестой.

Но зато собственные свои позиции г-н Качука явно сдавал одну за другой. Уже недалек был тот день, когда он должен был капитулировать перед натиском противника и жениться. Защищался он храбро, подобно Зрини. Выбитый из редутов, он укрылся за крепостными стенами и там продолжал оборону. То и дело он находил все новый и новый предлог, чтобы еще немного отложить день свадьбы. Но вот отгремела и последняя канонада — снаряды осаждающих были израсходованы: уже отдан под брачный залог дом Бразовичей, найдена и квартира для молодой четы, молодой офицер произведен в капитаны — последнее условие, последний патрон осажденного, — теперь ему не оставалось ничего другого, как сдаться на милость победителей и встать под венец с красивой и богатой невестой.

Но с каждым днем сам хозяин дома г-н Бразович становился все более раздражительным, особенно в те минуты, когда, сидя в обществе дам за послеобеденным кофе, он жадно сосал свой чубук. Казалось, вместе с клубами дыма он вдыхал в себя яд, отравлявший его существование. Этим ядом был Тимар.

Вот кто был Карфагеном для Бразовича!

— Подумать только, что за дьявольскую штуку снова выкинул этот человек! Каждый честный хлеботорговец заслужил себе отдых зимой и радуется этому. А что делает он? Затевает новое дело, о котором раньше в наших краях и не ведали. Арендовал на зиму Балатон и ведет там подледный лов! Еще недавно его люди за один заход у мыса Кенеше вытащили триста центнеров рыбы. Ведь это же настоящий разбой! К весне они так очистят Балатон, что там не выловишь ни одного пескаря, не то что судака. И все отправляет в Вену. Для того ли родится рыба в Балатоне, чтобы ее немцы жрали? Проклятье! Нет, его надо схватить всем миром и прикончить! Ей-богу, рано или поздно я задушу этого человека собственными руками! Вот подкараулят его на мосту два матроса и столкнут в Дунай. Дам сто форинтов стражнику, чтобы тот ночью, будто ненароком, пристрелил его. Или вот что: заброшу-ка я к нему в сад бешеного пса, утром он выйдет во двор — тут ему и капут. На виселицу подлеца! Он заслужил ее больше, чем Банди Андьял или Марци Зёльд. [10] Знаменитые венгерские разбойники (бетяры), наводившие в XIX веке ужас на венгерских богатеев. Марци забирает только то, что при мне, — мой кошелек с деньгами, а этот вор так и норовит оставить меня без крыши над головой. Вот увидите, велю поджечь его дом, пусть сгорит дотла! И таких людей еще в дворянство возводят! Назначают асессором на дворянских выборах! И этого новоявленного нувориша я должен еще терпеть. Подумать только — сидеть в одном ряду с таким подлецом! И кому? Мне, у которого еще дед был столбовым венгерским дворянином. Да попробуй он хоть раз сунуться ко мне в ресторацию, попробуй он показать там свое рыло, я подговорю своих людей и в два счета выброшу его со всеми потрохами на улицу, да не через дверь, а в окно, в окно его, в окно! Чтобы шею себе своротил! Окажись только он рядом со мной на каком-нибудь званом обеде, уж я ему поперчу суп отравой, так что он у меня зараз окочурится. А еще слухи ходят, будто он имеет наглость наведываться к благородным барышням, этот выскочка, прощелыга! Ишь каков! Шкипер с разбитого корабля! Ему только в болоте лягушек ловить! Эх, дал бы бог, чтобы он столкнулся в каком-нибудь благородном доме с этаким бравым офицером и тот вызвал бы его на дуэль, да и проткнул бы шпагой насквозь, как жабу! Вот так!

Говоря это, г-н Бразович довольно прозрачно намекал на г-на Качуку, но тот делал вид, будто не слышит своего будущего тестя.

А между тем он не только прекрасно все слышал, но и сделал вполне определенный вывод из страстного монолога хозяина дома: новоиспеченный миллионер, видимо, нанес немалый ущерб состоянию Бразовича, если тот в ярости сотрясает своды двухэтажного дома. Нужно сказать, что эта мысль не доставила большой радости жениху накануне свадьбы.