Грэхем Линн - Крещение огнем

Она покраснела, но решила не обращать внимания на его тон.

- До сегодняшнего утра я не знала, что пять лет назад ты приезжал ко мне в Англию. Они скрыли это от меня.

Его сузившиеся глаза не предвещали ничего хорошего. Всем своим видом он давал ей понять, что ему на это наплевать, и это обескураживало ее.

- Верю, - неожиданно заявил он. - Хотя и не понимаю, какое это имеет теперь значение.

Чувства ее готовы были прорваться наружу, и, напрягшись всем телом, она умоляюще посмотрела на Рафаэля:

- Не понимаешь? Если бы... если бы я знала, я бы обязательно там была...

- De veias - Рафаэль широко развел руками, давая понять, что не верит. - Поздороваться со своим неверным мужем и заключить его в свои объятья?

Сара вздрогнула.

Рафаэль вскинул черную бровь. В его золотистых глазах блестело презрение.

- Боюсь, ты на такое не способна.

- Поскольку этого не произошло, мне трудно сейчас сказать, что бы я предприняла. Но я ни за что не скрыла бы от тебя рождения двойняшек! Рафаэль...

Она запуталась в словах. Ей надо было так много ему сказать, но правильные слова все не шли на ум! Чтобы быть честной и открытой, несмотря на холодность Рафаэля, надо было пойти на определенную браваду, а на это в присутствии Рафаэля она никогда не была способна. Ею овладело отчаяние. Самовыражение - конек Рафаэля. Если он был с чем-то не согласен иди чем-то недоволен, то никогда этого не скрывал - качество, сейчас она в этом уже не сомневалась, очень важное в жизни.

- Неужели ты не понимаешь, как мне нелегко...

- Ты уже позавтракал? Ради Бога, извини! - раздалось где-то над ними. - Я была в душе и решила, что это телевизор! Мне и в голову не пришло, что у тебя кто-то есть.

Сногсшибательная блондинка скандинавского типа с золотисто-пшеничными волосами, струившимися по едва прикрытым полотенцем плечам, смотрела на них сверху, перегнувшись через перила галереи прямо над холлом. Сара, потрясенная, без кровинки в лице, молча уставилась на нее. Как это ни нелепо, но на губах у блондинки играла дружеская извиняющаяся улыбка. Но уже через несколько секунд она нахмурилась и, вопросительно взглянув на Рафаэля, упорхнула.

Шок всегда действовал на Сару отрезвляюще. Вот и теперь она почувствовала легкий озноб, за которым пришло ощущение действительности. Надо было совсем потерять голову, чтобы прийти сюда. Последние несколько часов она вела себя просто как безумная. Задумалась ли она хоть раз над тем, что делает? Нет, ни разу. Она опрометчиво бросилась разыскивать Рафаэля и вот теперь пожинала плоды. Ее душило чувство унижения, стыд жег, как угли. Какие такие надежды привели ее сюда сейчас, с пятилетним опозданием? Блестящая и совершенно раскованная блондинка заставила Сару вспомнить то, что ей стоило таких трудов забыть.

Когда-то Рафаэль заманил ее в свои шелковые сети, и не было ничего крепче тех сетей. За любовь к Рафаэлю она заплатила своей волей.

Может, действительно надо сказать спасибо отцу? - лихорадочно подумала она. Может, надо его поблагодарить за теперешнюю ее свободу? Он

Раньше она считала, что достаточно сделать вид, будто ничего не замечаешь, и все будет в порядке. Но в наказание за свою глупую слепоту она вынуждена была разрываться на части. Пока Рафаэль был в Нью-Йорке, отец Сары нанял частного детектива и установил за ее мужем слежку. В результате ее робкие положения получили холодное и неопровержимое подтверждение. Ее отец доказал неверность Рафаэля черным по белому, да еще с фотографиями, которые ей никогда не забыть. Он заставил ее посмотреть жутким ночным кошмарам прямо в глаза. А в благодарность потребовал от нее невозможного.

- Сара...

Ей стоило большого усилия, чтобы растянуть одеревеневшие губы в улыбку. Мертвенный холодок, притаившийся глубоко внутри ее, стал перерастать в ненависть, которая вместе с замешательством и жгучей злостью вот-вот проступит у нее на лице. Их семейная жизнь ушла в прошлое, с ней было покончено, она умерла... Как она могла об этом забыть? Как? Она и сама не понимала.

- Сара...

По иронии судьбы Рафаэль смотрел на нее теперь с участием, сменившим его прежнее равнодушие. Взгляд его был обескураживающе проницательным.

- Если я не ошибаюсь, ты собиралась мне что-то сказать, - заявил он с совершенно несвойственным ему терпением.

- Разве? - Голова у нее была совершенно пустой, и она не смогла заставить себя ответить просто и воспитанно. - Ты, кажется, куда-то спешил, - коротко заметила она.

- Я уже не тороплюсь, - спокойно заверил ее Рафаэль. - Может, присядешь?

Сара так сильно прижала сумочку к животу, что костяшки ее пальцев побелели, и это было выразительнее всяких слов.

- Незачем.

Он обезоруживающе ей улыбнулся.

- Прежде чем нам помешали, ты мне что-то хотела сказать, - пытался образумить ее он.

- Разве?

Необыкновенно красивая рука Рафаэля взметнулась в выразительном жесте - он просил прощения за предыдущие немногословность и безразличие и обещал выслушать ее с большим вниманием. Просто удивительно, как много Рафаэль может вложить в один простой жест. Он поэт движения, даже когда не двигается. В голове у Сары окончательно все перепуталось, и она еще больше напряглась.

- Можешь располагать моим временем, всем моим временем, - предложил он с непреднамеренным высокомерием. - Постараюсь больше тебя не перебивать. Обещаю внимательно выслушать все, что ты мне хочешь сказать.

"Представляю... - с болью подумала Сара, - представляю, с каким удовольствием он выслушал бы то, что я только что по глупости ему чуть не сболтнула. Спасибо этой блондинке". Если бы пять лет назад обстоятельства сложились несколько по-иному и если бы ее отец не допустил непоправимой, непростительной ошибки, поставив себе целью разрушить ее семью, она обязательно была бы в доме Сауткоттов, когда там был Рафаэль.

Ее отец производил устрашающее впечатление на большинство людей. Только не на Рафаэля. Получив вызов, Рафаэль надел на себя маску еще более холодного, еще более леденящего достоинства, чем была у ее отца. Сара уже давно поняла, что именно поэтому ее тогда и убрали насильно со сцены. Она была самым слабым звеном в цепи, и отец выбрал ее, поскольку сломать Рафаэля ему оказалось не под силу.

Рафаэль же наверняка бы ей все рассказал о той женщине в Нью-Йорке и не стал бы оправдываться. Она бы сидела прямо перед ним, всячески избегая его взгляда и стараясь не слушать его. Он мог бы даже броситься перед ней на колени и вымолить прощение, не потеряв при этом ни грамма своей неистовой гордости.

И она вернулась бы к нему. Почему? Да просто потому, что любила его, любила с такой силой, какой в себе раньше и не подозревала, она любила его так, как никого уже больше полюбить не сможет. Она почувствовала отвращение к самой себе. Слава Богу, этот выбор ее миновал. Рафаэль наверняка бы ее убедил в том, что та женщина в Нью-Йорке была просто достойным сожаления эпизодом, который никогда больше не повторится. В девятнадцать она была такой наивной и такой впечатлительной, а Рафаэль так хорошо умел убеждать.