Нора Лофтс - Цветущая, как роза

- Нам лучше разделиться, - предложил Саймон. - Я войду в заднюю повозку с другими. Два человека моих размеров - это уже слишком для одной постели.

Он выбрался из нашей телеги и перебрался в другую, где, кроме него, было еще четверо. Энди и Майк - оба хрупкого сложения - калачиком свернулись в передней части моей повозки. Ральф, Джудит и я остались у костра. Я глянул на Ральфа, беззаботно развязывавшего шнурки ботинок, и испытал внезапное раздражение. Джудит могла с тем же успехом быть его собакой, а не сестрой. Я обратился к девушке:

- И где же ты собираешься спать?

Может, то был обманчивый отблеск огня, но мне показалось, что на ее лице мелькнуло выражение странного сочетания удивления, вызова и насмешки, и певучим цыганским голосом, которым она так замечательно рассказывала свои истории, девушка ответила:

- Конечно, в вашей кибитке, если не возражаете, хозяин.

Еще с большим раздражением я ответил:

- Не понимаю, почему вы с Саймоном решили дожидаться нас. Это явное неподчинение. Во-первых, я прислал указание всем отправляться с Мейкерсами. Теперь ты всех нас поставила в неловкое положение.

Глядя на меня, Джудит стряхнула снег с шали, поплотнее закуталась в нее и надула красные пухлые губы. Ральф встал и потянулся к рогожке.

- Мы будем спать здесь, красотка.

- Не болтай чепухи, - ответил я. Затем, обратившись к Джудит, я добавил:

- Конечно, ты ляжешь в кибитке. И в следующий раз тебе придется хорошенько подумать, прежде чем нарушать тщательно продуманные планы других людей.

- Но мы хотели ехать с вами, - сказала девушка с удивительной покорностью. - Мы хотели немного развлечься. Вы даже не представляете, что это было такое. Даже на свадьбе Ханы Крейн мы чувствовали присутствие этой чумы. И так каждый день. Что касается меня... - она внезапно перестала дуться, выхватив покрывало из рук брата, завернулась в него и стала походить на стоящий свернутый ковер. - Какая, собственно разница?

Тон вопроса был явно провокационным. Конечно же, разница была. И Ральф понимал это.

- Закрой рот, - резко осадил он сестру и, взяв ее за локоть, буквально впихнул в кибитку, немного приподняв легкое тело над землей, потому что ноги девушки были так плотно завернуты в полотно, что она не смогла бы забраться внутрь.

Перебросив ее через борт повозки, он прыгнул следом, оставив по другую сторону место для меня.

Я лежал в полной тишине, прислушиваясь к шелесту снега, который только усиливался и не думал утихать. Но сон никак не приходил. В голове мелькали самые разные мысли. Ноги, обтянутые белыми чулками, и темные волосы, и этот пухлый ротик, и полоска белоснежной кожи, которая промелькнула ниже загорелой, когда девушка расстегнула верхние пуговки корсажа, и это последнее "Какая разница?.." А вся разница была в том, что меня мучило нестерпимое любопытство. В этой тесноте было совершенно невозможно свободно повернуться и подыскать положение, чтобы поудобнее заснуть. Слова Натаниэля, сказанные еще в Лондоне в Доме Мошенников, неожиданно вспомнились мне: "Много красивых глазок и много добрых сердец, благослови их Бог". Он как будто хотел предостеречь меня. Я вспомнил ту ночь, когда Линда приехала в Лондон, и я думал о своей будущей жизни, полной неразделенной любви. И тут пришли в голову слова, нацарапанные мною в записной книжке:

Прекрасна ты, но мне не суждена,

Рассей же чары, отпусти меня.

И если нам любовь не разделить,

Порви моей сердечной муки нить.

И дай же мне утешиться с другой,

Дай жить, любить и обрести покой.

Прекрасна ты, но мне не суждена,

Прощай, прости, для счастья жизнь дана.

Неуклюжие и слабые стихи, в которых была только боль, породившая их. Но именно это я тогда и испытывал. Линда стала женой Эли, и ребенок, которого она носила под сердцем, был ребенком Эли. Должен ли я ради нее сохранять свою невинность до гробовой доски?

В Лондоне мне часто встречались уличные женщины, которые оглядывались и старались привлечь внимание расхожими избитыми фразами. Они могли закрыть глаза на мое уродство ради денег. Захочет ли какая-либо другая женщина оказаться настолько же слепой к моему физическому недостатку из любви? Подумав об этом, я зашевелил больной ногой, которая при этом сразу показалась мне такой крошечной и одновременно тяжелой. Если бы я имел две здоровые ноги, я мог бы стать таким, как мой отец, мог бы сразу завоевать сердце Линды, мог бы покорить ее как Эли.

Какие глупые предположения! Даже в этот момент, испытав жгучее желание, обращенное к Джудит Свистун, которое пронзило мое сознание, я не был уверен, что не обманываю себя. Ну на что ей слабый, беспомощный калека? Рассердившись на себя и устав от своих мыслей, я повернулся на другой бок и понемногу начал дремать. Я погрузился в очень необычный сон. В мечтах моих я видел женщину - не Линду и не Джудит. Это была женщина, которую я никогда в жизни не знал. Мне не было видно ее лицо. Оно было повернуто в сторону и прикрыто вуалью. Призвав все свое мужество, я попытался приподнять вуаль в страхе найти то, что так страстно желал увидеть. И тут я проснулся, дрожа в темноте и ощущая непонятную тяжесть на плече и на всем теле. Повернувшись, я понял, что ноша моя тоже зашевелилась, и услышал тихий вздох. Затем что-то доверчиво приникло ко мне.

Придя в себя, я увидел, что ночью каким-то образом Джудит выскользнула из тесного пространства между бортом повозки и телом брата и теперь мирно спала, положив головку на мое плечо и крепко обняв меня. Едва справляясь с искушением, которое именно в это время и в этом месте казалось таким нелепым, я помедлил, затем, высвободившись, зажег фонарь и, сидя на краю кибитки, натянул башмаки. Снег прекратился, но возле деревьев, его толщина достигала приблизительно фута, а на открытой местности он был, наверное, в два раза глубже. Я подошел к лошадям и отряхнул промокшие попоны. Разбудив животных, я насыпал им овса и дал воды. Затем вытащил два ящика, поставил на один из них фонарь, сам сел на другой и, подняв повыше воротник, засунув руки в рукава, чтобы хоть как-то согреться, погрузился в чтение маленькой книжонки Натаниэля, и читал до тех пор, пока вершины оставшихся позади нас гор не покрылись призрачной дымкой, предвещающей рассвет.

В течение всего завтрака и при загрузке кибиток, пока мы были заняты приготовлениями к продолжению пути, мысли были неспокойны. Цыганка же вела себя совершенно непринужденно. Ее манера держаться удивляла меня. Наверное, она передвинулась во сне и даже не знала, что я проснулся в ее объятиях. Интересно, что подумал Ральф, найдя ее по другую сторону и не обнаружив меня на своем месте? "Бог с ними, - подумал я. - Какое мне дело до того, что они делают и думают?". Но на самом деле мне было не все равно. Я наверняка знал, что задача, возложенная на меня Натаниэлем, итак достаточно сложна и что она стала бы вовсе невыполнимой, если бы я позволил Джудит обвести себя вокруг пальца.