Жорж Санд - Метелла

И все-таки образ Оливье, влюбленного в Сару, преследовал ее неотступно, и она содрогалась, не в силах отогнать грозное видение, леденившее ей кровь, сводившее с ума. Сара, просыпаясь, замечала на лице леди Маубрей выражение столь суровое, столь мрачное, что ей делалось не по себе, и, уже не смея взглянуть на тетку открыто, она показывала вид, будто снова уснула.

В этом отчаянном борении чувств, с которыми леди Маубрей не способна была совладать, и прошла для нее вся дорога. Оливье никогда не подавал ей ни малейшего повода для беспокойства; там, где не бывало ее, он скучал, и она знала отлично, что никогда ни одна женщина на свете не отнимет у нее Оливье. Да, но Сара будет жить вместе с ними и, если можно так выразиться, — между ними; Оливье будет видеть ее изо дня в день, и пусть даже он не обменяется с ней ни словом, ангельская красота ее всегда будет у него перед глазами — рядом с поблекшей красотою Метеллы; и пусть даже постоянное присутствие Сары не повлечет за собою последствий, коих опасалась леди Маубрей, все же одно из них было неизбежно и ужасно: ревнивое сердце Метеллы будет сжиматься от вечной тревоги, глаза будут вечно присматриваться, отыскивая признаки грозящего поражения; страдание ожесточит ее, и, силясь поддержать любовь к себе, она сделается достойной ненависти — и несправедливой. «С какой стати подвергать мне себя этой непрекращающейся пытке? — думала Метелла. — Еще неделю тому я жила так безмятежно, так счастливо! Я понимала, разумеется, что счастье мое не будет бесконечно, однако некоторое время оно все же могло продлиться. Но сыскать себе самой врага, самой ввести его к себе в дом, внести яблоко раздора в сокровенный приют моего благополучия и всех моих радостей, чтобы возмутить и, возможно, навеки погубить их, — зачем? Стоит мне произнести одно только слово, и карета повернет назад, я возвращу девочку в пансион, а года через два-три съезжу в Париж и выдам ее замуж; Оливье никогда не увидит ее, и если мне суждено его потерять, то по крайней мере не она будет тому виною!»

Однако болезненное состояние Сары, род чахотки, угрожавшей ее жизни, возлагали на леди Маубрей обязанность заботиться о сироте и лечить ее. Врожденное благородство Метеллы одержало верх, и до конца путешествия она не обидела племянницу ни одним сердитым или неприветливым словом.

Оливье встречал их верхом на красивом английском жеребце и целых две мили, до самого дома гарцевал рядом с каретой. Подъехав к ним, он спрыгнул с коня и поцеловал руку Метелле, назвав ее по обыкновению «дорогой маменькой». Едва он отдалился от дверцы, как Сара в душевной простоте воскликнула, обращаясь к леди Маубрей:

— Ах, боже мой, милая тетушка, я и не знала, что у вас есть сын, все говорили, что у вас детей нет.

— Это мой приемный сын, — отвечала леди Маубрей. — Считай его своим братом, Сара.

Девушка ни о чем больше не спрашивала и даже не выказала удивления, она лишь искоса взглянула на Оливье и заключила, что внешность его говорит о благородстве и доброте, но, сдержанная, как и должно англичанке, она перестала смотреть в его сторону и целую неделю отвечала ему лишь односложными словами, всякий раз заливаясь краской.

Более всего леди Маубрей страшилась, как бы Оливье не заметил ее опасений; при мысли, что он о них догадается, она сгорала от стыда; ей представлялось непостижимым, как можно давать открытый выход своей ревности. Она тоже была англичанка и гордая до того, что скорей умерла бы от страданий, чем призналась в собственной слабости. И потому наперекор себе она делала все, чтобы подружить молодых людей; но Оливье держался с юной мисс лишь учтиво и предупредительно, и Сара, по своей робости, могла бы еще хоть десять лет прожить с ним под одним кровом, не приблизясь к нему ни на шаг.

Леди Маубрей вновь обрела уверенность в себе и предалась счастью, теперь еще более полному, нежели прежде. Она убедилась, что любовь Оливье нерушима; в присутствии Метеллы он, казалось, не замечал Сару, а встречая девушку где-нибудь в доме с глазу на глаз, старался разойтись с ней, причем делал это непринужденно, сохраняя совершенную естественность.

Минул год; здоровье Сары благодаря воздуху и моциону окрепло, и она так похорошела, что молодые женевцы постоянно бродили за оградою парка леди Маубрей в надежде увидать ее племянницу.

Как-то раз Метелла отправилась вместе с Сарой на деревенский праздник в окрестностях города, и один из этих заоградных воздыхателей, подойдя к Саре, окинул ее дерзким взглядом. Девушка в испуге схватила Оливье за руку и, не помня себя, к ней прижалась. Оливье обернулся и тотчас все понял. Он устремил на нахала негодующий взор. Молодой человек отвечал ему тем же. Последовал обмен соответствующими случаю фразами. Поутру в ранний час Оливье выехал из замка и вернулся лишь к завтраку; но Метелла, несмотря на его наружное спокойствие, вскоре заметила, что ему неможется, и вынудила к признанию. Он объяснил, что дрался сейчас на дуэли, так как вчера вызвал молодого человека, позволившего себе нагло смотреть на мисс Маубрей, и что противник его ранен; но ранен был и сам Оливье. Попросив его вынуть руку, заложенную за борт редингота, Метелла обнаружила, что рана нешуточная, и, вся в страхе, захлопотала около возлюбленного, но вдруг, обернувшись к Саре, увидела ее подле окна — в обмороке. Оливье нашел эту чрезмерную чувствительность легко понятной в создании столь хрупком, как Сара; однако у леди Маубрей обморок племянницы возбудил внимание более пристальное.

Оказав помощь Саре и оставшись с Оливье вдвоем, Метелла подробно расспросила его о причине и обстоятельствах поединка. Она не была накануне свидетельницей происшествия, ибо, идя под руку со знакомой дамой, опередила племянницу и Оливье на несколько шагов. Оливье попытался уклониться от допроса, но леди Маубрей настаивала, и он уступил, рассказав не без гадливости, что вчера какой-то дурно воспитанный молодой человек позволил себе на празднике нагло разглядывать мисс Маубрей; он, Оливье, поспешил заслонить собой девушку, но невежа, пренебрегая его заступничеством, вызывающе шагнул прямо к ним, намереваясь коснуться рукою плеча Сары, в испуге прильнувшей к своему защитнику, который вынужден был оттолкнуть оскорбителя.

Противники тут же договорились встретиться, но, конечно, употребляли выражения, непонятные Саре, а час спустя, когда дамы сели в коляску и поехали домой, Оливье отыскал молодого человека и просил его объяснить свои поступки. Последний, однако, держался по-прежнему заносчиво, и сколько ни уговаривали его свидетели столкновения признать свою неправоту, продолжал упрямо дерзить Оливье и даже дал ему понять в весьма неприличных словах, что Оливье считают любовником мисс Сары, а также и ее тетки, и что, не стыдясь выставлять на позорище подобное непотребство, человек должен быть готов к расплате за последствия.