Светлана Новокрещенова - Родись счастливой

И поведение Жерафли мне тоже показалось странным. Уже дома, стирая холодной водой ее сарафанчик из лимонного шелка, я вспомнила, как подчеркнуто благодарно принимала она ухаживания Игоря Борисовича за столом. И как трепетала ресницами в его сторону. И ее неотвязный взгляд в зеркальце автомобиля. Решила насмерть очаровать будущего свекра?

— Ничего странного, — пожала плечами мама, стоя у меня за спиной и слушая мои рассуждения вслух. — Это у нее в природе. Если ты будешь строить глазки мужчине, то этот мужчина будет обладать конкретными признаками — именем, возрастом, ростом, весом и прочее. А Филяровская имеет в виду мужчину как такового. Абстрактного. То есть особей мужеского пола в возрасте от 14 до 64 лет.

— Откуда такие цифры?

— До четырнадцати — это статья, а шестьдесят пять пенсия, это рубеж.

«Он не мужчина, а отец Димы», — хотела я возразить, но не успела: раздался телефонный звонок. Трубку взяла мама, поскольку мои руки были в мыле. Мама сначала удивилась, потом поздоровалась, потом сказала, что да, ее дочь Юлька дома. По сдвинутым к переносице маминым бровям было понятно, что звонок не сулит ничего приятного. Кивком мама пригласила меня к телефону.

— Юля, где Лиля? — прерывающимся голосом спросила Ирина Андреевна.

— Что? — переспросила я. И совсем не из-за тугоухости. Во-первых, мне надо скрыть удивление. От моего до их дома можно дойти за 15 минут. А если сильно постараться с промедлением, максимум за полчаса. Жерафлю же везут на машине. Значит, как минимум, полчаса назад она должна быть дома. Где ее носит? Во-вторых, мне надо было придумать более или менее правдоподобную версию Лилькиного отсутствия. — Кто?

— Мерилин Монро! — рявкнула мать Жерафли.

— Видите ли, нас подвозил папа Димы. До моего дома мы доехали благополучно, — я почувствовала, как тревога за подругу сковывает способность соображать здраво. — Может, мотор заглох или бензин кончился. Или в пробке застряли.

Вероятно, на том конце провода у Ирины Андреевны появилось желание сказать: сама ты пробка. Какие пробки в одиннадцать вечера?! Да, насчет пробок это я здорово загнула.

— Какая у него машина? Марка? Номер? — Ирина Андреевна рвалась к оперативно-розыскной деятельности.

— Белая такая.

— Черт побери! Я спрашиваю: на чем вы ехали? На «Волге», «Жигулях», иномарке? Что ты никак в толк не возьмешь?!

Ирина Андреевна и дальше продолжала бы пытать меня на повышенных тонах, но, кажется, там у нее в дверь позвонили. На некоторое время наступило затишье. Щелкнул замок. Перемежающиеся голоса. Затем Ирина Андреевна высказала дочери свое неудовольствие столь поздним возвращением. Выражения, доложу, были еще те. Они совсем не вязались с Жерафлей, и последняя возражала. Кажется, отсылала свою маму то ли к какому-то авторитетному источнику, то ли еще чьей-то маме. Я не стала вникать в подробности их диспута и положила трубку. Все равно завтра Лилька мне все изобразит в лицах.

Сарафан Жерафли высох к утру. Выждав для приличия до полудня, я позвонила Филяровским. Никто не ответил. Телефон молчал и позже. И все воскресенье. Понятно, уехали на выходные на загородную дачу. Я позвонила в понедельник вечером. Ирина Андреевна сказала, что Лили нет. Где? Уехала с Митей (так она называла Диму) и его родителями в Сочи. Когда уехала? Сегодня утром. На их машине. Что хотела? Ах, платье вернуть. Да, пожалуйста.

Сочи. С какой стати? Ах, да, что-то припоминаю… Если бы я не была так увлечена кексом и анализом семейных отношений, то не пропустила бы мимо ушей разговоры о море и курорте на южном побережье. Маршрут до этого города обсуждали за столом Дима с отцом. Кажется, мы даже пили за эти самые Сочи. Но Лилька не говорила, что она собирается на юг. Значит, они ей позже предложили, после нашего визита.

Когда я передавала пакет с сарафаном, в ответ Ирина Андреевна протянула мне пакет с моими шмотками. О пакете даже нельзя было сказать «б/у», бывший в употреблении. Можно сказать лишь «бывший». Стершийся рисунок, ручки, дышащие на ладан. И держала мадам Филяровская эти ручки двумя пальцами. Я взяла свои пожитки, сказала Фаршику «до свидания» и ушла.

У древних греков была такая традиция. Когда с Олимпийских игр чемпион возвращался в родной город, земляки ради такого случая проламывали стену. Потом, конечно, целостность ограждения восстанавливали. Это у них означало — победа с нами навсегда. Наверное, поэтому и придумали триумфальные арки, чтобы всякий раз стены не ломать. При чем здесь греки? Тогда, стоя перед более чем довольной Ириной Андрееной, озадаченная и сбитая с толку, я подумала, что моя подруга тоже вошла в семью Димы стремительно, напролом, как победитель-олимпиец, не дожидаясь, когда откроются ворота.

Первого сентября группа столпилась вокруг меня. Народ мучился от информационного голода. А глодал их вопрос о Жерафле и Диме. Оба, точно сговорившись, ушли из университета. Выбыли. Жили-были, а теперь выбыли. Я оправдывалась, уверяла, что знаю ровно столько же, сколько и они. Истинная правда, мне нечего было им ответить.

Потом все как-то само собой прояснилось. Картина складывалась потрясающая. Но потрясение имело минусовый заряд. Как известно, Жерафля с семьей Димы отправилась в Сочи. С курорта вернулась только Оксана Аркадьевна. Посреди отдыха ее муж уехал в неизвестном направлении. Лилия вместе с ним. Дима уехал на Кавказ воевать по контракту. Больше ничего узнать не удалось. Не идти же с расспросами к матери Жерафли. Поговаривали, что Ирина Андреевна здорово обиделась на дочку. О визите с расспросами к Диминой маме не могло быть и речи.

Разузнав, что да как, общественность успокоилась. Любопытство было удовлетворено. Мне же не сиделось на месте. Во-первых, я не спешила принимать на веру то, что говорили о Жерафле и семье Димы. Во-вторых, дальнее расстояние я не считала препятствием для общения. И, наконец (подлая я душа), освободившееся место возле Димы внушало мне столько надежд!

— Почему бы Лильке не дать о себе весточку? — риторически вопрошала я.

— Тот, кто больше не полезен, забыт и сердцу не любезен. Таков придворный этикет, — поучала мама. Впрочем, без злорадства. Она всегда считала нашу дружбу игрой в одни ворота. Со счетом не в мою пользу.

Я хотела узнать то адрес Жерафли, то номер Диминой части. Даже в военкомат ходила. Там спросили: кем вы приходитесь рядовому К.? Я представилась однокурсницей. Мне разъяснили, что сведения о военнослужащих предоставляются только близким родственникам. Я отправилась восвояси. К матери Жерафли я так и не сходила. Решимость сменилась сомнениями, растерянностью. А дальше острота эмоций как-то притупилась. И потом, если кто-то нуждается во мне, то обязательно отыщет, адреса я не меняла. Убедившись в своей ненужности, я угомонилась, и о Жерафле вспоминала изредка. Реже, чем о Диме.