Дафна Калотай - В память о тебе

— Там река, — сказала Нина, указывая на прогалину между деревьями.

Жужжали насекомые.

— Я вспоминаю годы, когда летом жила в пионерском лагере при балетной школе, — сказала Вера.

Солнечный свет золотился в ее волосах.

— Нас возили на Черное море. Тех, за кем не приезжали.

Вера не любила слово «сирота», к тому же среди будущих балерин попадались дети из отдаленных районов страны, например из Алма-Аты или Челябинска. За ними тоже не приезжали.

— Мы жили в деревянных бараках и спали на двухъярусных кроватях. Я боялась спать наверху из-за пауков, которые кишели на потолке.

— И здесь есть пауки, — напомнила ей Нина.

— Я их больше не боюсь.

Дача по сравнению с другими считалась довольно скромной: побеленные растрескавшиеся стены, железный рукомойник, поленница дров рядом с кирпичной печкой, высокая труба, плетеные стулья, керосиновые лампы, медный самовар… В углу сеней стояли удочки из лещины. На железных кроватях — набитые сеном матрасы. На потолке — сажа от свечей. Даже туалет был во дворе.

Позади дома примостилась банька, от которой до реки было рукой подать.

Нина любила шлепать босыми ногами по деревянному полу. Какая-никакая, а тренировка! Любила лучи восходящего солнца, пробивающиеся в щели между неплотно закрытыми занавесками. Любила утопать в изрезанном ветками деревьев полуденном свете. Любила веселый щебет воробьев и стрекотание сорок. Любила завтракать на траве под деревьями и пить воду из родника. Любила пропитанную влагой лесную землю, пьянящий чистый воздух и прохладу зеленоватой реки.

Вечер светился оранжевой монеткой заходящего солнца. Здесь проводились коллективные купания в реке, соревнования по волейболу и другие оздоровительные мероприятия, которыми полагалось заниматься, посещая санаторий, но обитатели дачи избегали шумного общества. Виктор носился с идеей поэмы, Герш работал над новым произведением, насвистывая себе под нос, а Вера, сидя рядом и подогнув под себя длинные ноги, вторила ему или читала в сторонке. Когда темнело, она зажигала лампу. Иногда Нина задумывалась над тем, насколько благотворно для подруги избавиться на время от общества ее мамы. Сама Нина отдыхала душой подальше от свекрови, оставшейся на попечении бедной Дарьи.

Месяц абсолютной свободы, ленивого блаженства, дней, проводимых на веранде в бесконечных спорах о всякой ерунде. Запах диких цветов и полеты бабочек, совсем не похожих на изысканную заколку для волос, которую Виктор подарил ей на годовщину свадьбы. Впрочем, Нине эти живые бабочки с полупрозрачными, ярко расцвеченными крылышками нравились ничуть не меньше. Герш и Виктор в полосатых пижамах часами напролет просиживали в плетеных креслах и спорили, спорили, спорили… Герш дразнил Виктора, называя его заслуженным артистом РСФСР. Это звание, придуманное относительно недавно для особо отличившихся перед властями деятелей культуры, способствовало росту конъюнктуры.

— Дешевка, — как-то отозвался Герш о знакомом певце, который колесил по республикам страны с одной лишь целью — собрать как можно больше званий.

Но правда заключалась в том, что без звания заслуженного артиста Виктор так и остался бы невыездным и «бездачным». Следующее, самое высокое, звание народного артиста предоставляло еще больше льгот и возможностей.

— Ты прекрасно знаешь, что я не против развлекательной музыки, — с тайным желанием вызвать друга на спор, заявил Виктор.

Ему нравилось дискутировать с Гершем, хотя темы их споров часто балансировали на грани дозволенного.

— При этом я считаю, что даже самое прекрасное произведение искусства, не способное воспитать в человеке чувство патриотизма, достучаться до его сердца, бесполезно.

— Меня в дрожь бросает от такого утилитарного подхода к искусству, — возразил Герш.

— Тогда почему ты встречаешься с ней? — поинтересовалась Нина.

— С кем?

— С Зоей!

— Она нужна мне! — делая большие глаза, прошептал Герш. — Настоящая патриотка, пламенная коммунистка, репутация — выше всяких похвал.

Нина даже не улыбнулась. Это было не смешно. Впрочем, вполне возможно, что Аарон и вправду относится к Зое как к вынужденной мере защиты от кампании по борьбе с космополитами. Волна скрытого антисемитизма в газетных и журнальных публикациях все нарастала. По Гершу прошлись еще раз. Автором разгромной статьи был один особенно «драчливый» критик, которого Виктор окрестил Ротвейлером. На улицах и в общественных зданиях появились плакаты «Долой космополитов!».

— Я не шучу, когда говорю, что надо достучаться до сердец людей, — продолжал доказывать свое Виктор. — Почему цена на билеты в партер Большого — три рубля? Потому что жизнь трудна, люди устали от невзгод, а твое искусство, Нина, доставляет им радость и заставляет гордиться нашей страной. Мы строим новое общество. Почему, по-твоему, Иосиф Виссарионович предпочитает грандиозные, впечатляющие постановки? Он прекрасно понимает, что чем ярче декорации и костюмы, тем большее впечатление окажет спектакль на зрителей.

— Вот именно, — сказал Герш. — В этом и заключена главная опасность. У нас не осталось места для чего-то сложного, неоднозначного, требующего работы мысли. Мы балуем публику преувеличенно четким разграничением добра и зла, хорошего и плохого, заранее подсказываем зрителю, что ему следует думать. Но таким образом мы убиваем в нем способность самому выработать художественный вкус.

— Люди устали, — не согласился Виктор. — Они много работают и…

— Поэтому им надо заранее сказать, что они должны чувствовать в том или ином случае, — перебил его Герш.

— Не совсем, — спокойно, словно взвешивая доводы оппонента, ответил Виктор. — Я бы сказал, следует упростить материал, сделать его доступным для простого человека.

— Что доступного ты увидел в помпезных спектаклях, которые идут на сцене Большого? Сколько напускного величия! Сколько мишуры! Ничего общего с обычной жизнью простых граждан… А как ты считаешь, Нина?

— Дай подумаю. — Она помолчала, разминая пальцы ног и двигая по полу плетеный коврик, и сказала: — Мне кажется, театр без величия невозможен.

Спектакли в Большом театре и вправду отличались излишней грандиозностью и величавостью. Никаких ограничений. Безумное буйство цветов и красок. На несколько часов зрителям, устроившимся в плюшевых креслах, заменяли действительность красочным действом. Раззолоченный зрительный зал с пятью рядами желто-красных балконов. Сияние канделябров. Покрытый позолотой и росписью потолок с огромной люстрой и перезвоном хрустальных подвесок. Бывшая царская ложа. Несколько часов красивой музыки и танца способны укрепить веру человека в жизнь.