Евдокия Ростопчина - Счастливая женщина

31 декабря 18.. года, 2 ч. вечера.

«Еще час, еще одно круговращение быстрой стрелки по недвижному циферблату, еще урочный бой двенадцати ударов — и год будет кончен, и настанет новый… Новый год! таинственное, заманчивое слово, — как оно возбуждает воображение, как оно тревожит любопытство! как оно вместе и многообильно и богато угрозами!.. Новый год! Везде теперь его ждут с каким-то невольным, неразумным нетерпением, везде приготовились его встречать; всякий, по своему состоянию и средствам своим, хочет провести как можно лучше первые минуты этого дня, начинающего цепь многих других часов, которые, по всеобщему суеверию всех народов и всех веков, как будто зависят от него, как будто существуют в нем как зародыш сокровенной будущности. Везде, от дворца до хаты, от мраморных палат до утлой землянки, где только живут люди и бьются сердца, все заняты тревожным ожиданием и неразрешимыми догадками… Как будто в эту ночь, вместе связывающую и разделяющую два года, истекший и начинающийся, — как будто в эту урочную ночь судьба разыгрывает огромную томболу, приглашая на нее всех смертных и вынимая им жеребьи, — кому выигрыш и счастье, кому черный билет и смерть или страданье. Сколько теперь радости, поздравлений, увеселений в иных домах и сердцах, сколько горя в других! Все те, чьи желания и потребности удовлетворены, чья жизнь не выходила из обыкновенной колеи, все те, кто никого и ничего не потеряли, кто видят близ себя всех своих, все, кто надеются, кто наслаждаются, — они сегодня вдвое веселей, вдвое спокойнее, чем в прочие дни. Но зато, — всем, кто лишился кого или чего-нибудь дорогого, кто скорбит, кто поминает, нуждается, боится, — им во сто раз больнее и грустнее, чем в обыкновенную пору, — а между тем время, равнодушное время свершает свое шествие, судьба идет себе своей чередой, — и ничем они не возмущаются: ни радостными восклицаниями, ни плачем скорби, и никому, ни ликующим, ни горюющим, не скажут они заветной тайны будущего, ими приготовляемого! Сколько людей теперь беззаботно встречают этот новый наступающий год, которым не дастся его докончить на земле и которые в течение его улягутся в своих безмолвных гробах. Сколько еще таких, которым суждено хуже — похоронить своих близких или своих милых, — и эти тоже ничего не подозревают… Но есть предчувствия, говорят! Да, предчувствия у слабонервных женщин, у некоторых организмов, — да кто же их слушает?.. Кто им верит?.. Только некоторые, — а вообще предчувствий нет, или человек не умеет их понимать! Зачем предчувствия, когда действительность и существенность так нас опутали, что мы все хотим объяснить и истолковать и все стараемся привесть в факты?

Вот и я сама, — я прежде верила в предчувствия, — но я их в себе стараюсь заглушить, я их боюсь; так как в жизни гораздо более горя, чем радости, более дурного, чем хорошего, — то лучше ничего не предугадывать и не предвидеть, из опасения предузнать что-нибудь мучительное и страшное!

Но мне грустно… Никогда не могла я равнодушно и беспечно переживать это обновление годов; оно всегда меня настраивало на особенный лад, наводило на меня и ложные мысли и мрачные мечтания. Оттого-то не люблю я встречать в одиночестве эту минуту нового года, я бы хотела или уснуть, чтоб не чувствовать ее пришествия, или забыться в каком-нибудь общем увлечении и волнении света, чтобы мне невозможно было заниматься собою, предаваться своим размышлениям. Оттого-то я всегда стараюсь проводить в шумном обществе вечер 31 декабря… мне этот вечер и страшен и люб. Он мучит меня как угроза и волнует как обещание.

И сегодня хотела я его провесть не так, не здесь, дома, в своем уединении, — но!..

Сегодня… более чем когда-нибудь мне следовало, мне хотелось радоваться и веселиться, — но!..

Что-то делается там, у них?.. Как проходит их чинное семейное собрание, для которого они расстроили все мои планы?.. Чем и как отличают они от обыкновенных дней этот день исключительный, который они испортили безвратно для меня… и не для меня одной…

А ныне, в первый раз, следовало бы нам вместе встретить новый год и проводить минувший, который был для нас так многозначителен и так замечателен! И я, и он, мы оба того желали, надеялись; мы готовили себе такое тихое, блаженное уединение вдвоем… все рушилось перед приличием света и требованиями семейных отношений!.. Боже мой! Для того, кто знает, что под ними кроется, какая ничтожность ими выражается, — какие это глупые, напыщенные фразы!.. какое громкое заглавие для мелких условных, пустых обычаев, — а между тем, как все это сильно, чтоб вредить и разъединять!..

У них так заведено, они привыкли собирать в этот день всех своих родственников до седьмого колена, у них играют в карты на пяти столах, болтают в трех комнатах, впрочем, как и в обыкновенные дни, — они между собой не скажут и слова, не обменяются и взглядом, а все же нужно и требуется, чтобы все были налицо, чтоб все зевали и скучали вместе, не смея отлучиться или опоздать…

Какой эгоизм!.. Какое домашнее тиранство под видом семейного согласия!., а это называется любить и дорожить присутствием!..

Мне кажется, если бы я была матерью или сестрою, то хотела бы, чтоб ко мне пришли, чтоб меня отыскали, но не стала бы требовать, не стала бы взыскивать! Мне кажется, что если бы у меня был сын или брат, я желала бы единственно знать и видеть его счастливым, лелеяла бы его счастье больше своего собственного и, понимая права любви, не противоставляла бы ей беспрестанно родство и дружбу неумолимыми ее соперниками, я бы умела мерить все эти чувства, совместные по самому различию своему, а не выводила бы ежедневно на безвыходно мучительную борьбу, где, если и нет побежденного, то все ранены и страдают…

Но каждый думает и чувствует по-своему! Людей не выучить снисхождению и не отучить их от взыскательности. Приходится вспоминать, что говаривала мне в мою детскую пору одна умная женщина: „иной любит, как другой не любит!“ — Вот и все тут!

А что если это все с их стороны даже не эгоизм и не излишняя требовательность преувеличенного до тиранства чувства семейной привязанности!.. Если это просто — шарлатанство, желание показать свету какое-то редкое согласие, какую-то примерную, единодушную, родственность и семейность?.. Если сегодняшнее собрание не что иное, как заранее приготовленная картина, где каждый играет свою роль, должен быть на своем положенном месте, как необходимое лицо в какой-нибудь китайской церемонии?.. Эта мысль, это сомнение уже не раз приходили мне в голову… боюсь на них остановиться, спешу отвергнуть их как невозможность, как призрак моего расстроенного воображения. Мне больно теперь, находясь в ежедневном, неприязненном столкновении с этим семейством, дурно ко мне расположенном; но мне стало бы вдвое тяжелее, если б я была уверена в их неискренности между собою и должна бы была видеть его обманутого и ослепленного ложью таких отношений! Нет, лучше удалить от себя это подозрение — от него и грустно, и тошно…