Юрий Слёзкин - Ольга Орг

Варя, больная, лежала на кровати, с распущенными каштановыми волосами, с синими глазами, теперь ввалившимися, с пожелтевшим маленьким лицом. Ольга сидела над нею. Она привезла подругу к себе, потому что знала нищету и грязь ее отчего дома. Аркадий, проведав о случившемся, рвал на себе волосы.

— Черт тебя дернул везти ее к нам.

Ольга спокойно и сухо ответила:

— Если тебе это не нравится, можешь уезжать отсюда.

И он уехал опять в деревню. Отец махнул на все рукой, целыми днями играя в карты, а мать лежала у себя в спальне, тоже больная. У нее снова начали пухнуть ноги. От невыносимой боли по ночам она кричала без памяти.

Ольга пробовала согревать своим дыханием и растираниями ее оледеневшие члены.

Иногда ей казалось, что мать умерла,— так холодно было ее тело и так слабо билось сердце. Тогда она плакала холодными скупыми слезами усталости, тупого отчаяния. Все желания умирали в ней, все казалось до ужаса омерзительным.

Она останавливалась в темном коридоре между двумя комнатами, где ее ждали две больные; прятала лицо в старые платья, которые висели там; закусывала нижнюю губу и, закрыв пальцами уши, силилась забыться, отрешиться от ощущений бытия.

— Ты опять задумалась, Оля,— прошептала Варя.

— Нет, нет, милая, это я так…

Подруги перечитывали старенький гимназический альбом в зеленом бархатном переплете — забавное воспоминание о первом классе, когда у всех были такие альбомы.

— Вот слушай:

— Какова Ленка!

— А вот еще:

Варя смеялась тихим, слабым, умиротворенным смехом. Ольга улыбалась.

— Послушай, Варя, скажи мне, отчего ты это сделала?

Смех замер на губах больной. Тревожные глаза остановились на строгих глазах подруги.

— Ах, мне было так тяжело!

— Ну?

Ольгины глаза пытали, допрашивали.

— Я чувствовала, что не могу жить без них двух, а нужно было бросить или одного или другого. Я не умею так, как ты — никого не любить, и так, как Маня — наслаждаться любовью… И потом, я много выпила тогда, мне было очень плохо, а пение сводило меня с ума. И вот, когда я осталась одна, я выпила серной кислоты, что ставят между окон зимой и которую несколько дней уже носила с собою, но боль стала адская, я начала искать графин в темноте… горло горело, как в огне… когда наконец я нашла воду и сделала глоток, боль сделалась нестерпимой и я закричала…

Оля кивнула головой.

— Я знала, что это ты, но никому не хотела говорить…

— Ты не хотела?

— Да… я думала, пускай она сделает то, что ей нужно, но барон первый пришел в себя и побежал к тебе…

— Ты хотела, чтоб я умерла?

Варя, бледная, испуганная и трепещущая, смотрела на подругу.

— Но разве ты сама этого не хотела тогда?

Ольга опять улыбалась скупой, почти злой усмешкой.

— И тебе не было жаль меня? О, я не поверю этому. Ты так ухаживаешь за мною!

— Мне жаль тебя сейчас — это правда, но в ту ночь я почти завидовала тебе. Ведь это так хорошо — не быть, если не умеешь быть…

— Значит, ты тоже страдаешь? Значит, тебе тоже тяжело?

Варя приподнялась на локоть, пытаясь обнять подругу.

— Нет, милая, я не страдаю и мне не тяжело… Я просто не знаю, что мне нужно… Поверь мне, я не такая счастливая, как ты, у которой есть из-за чего умирать. И ты ложись и не бойся — со мною вряд ли когда-нибудь это случится.

Она снова наклонилась над альбомом с нелепыми стихами далекого, странно-невинного прошлого:

— Оля, послушай, Оля, а почему ты тогда раздевалась, когда привела меня в номер… Ты делала это очень скоро, было темно, но я все видела, хотя и лежала на кровати… Скажи мне Оля, зачем?

Ольга ответила, не подымая голову от альбома:

— Чтобы скорее запачкаться. Но ты все равно не поймешь этого и лучше не спрашивай.

Перелистывая альбом, Ольга долго молчала. Она смотрела на исписанные листы, где крупный твердый почерк переплетался с мелким, ясный и правдивый — с крючковатым и лживым. И столько, сколько было здесь различных почерков, столько было и различных имен, а каждое имя носило свое лицо, свою судьбу.

Вот имена самых близких подруг — Мани, Раисы, Лены и Вари. С ними Ольга прожила бок о бок несколько лет, сидела с ними на одной скамейке, делилась радостями и горем. Но, боже мой, как они все различны. И как они изменились за это время. Разве она может сказать, что хорошо знает их? Только одно знает, что все они что-то имеют, ради чего живут… Эта курносенькая булочка Маня, которая была так забавна и глупа, когда поступила в гимназию,— что только она не испытала. Ее можно было бы назвать героиней, если бы все то, из-за чего она страдала, не было бы так по́шло. Любовь к Жоржу, эта всепоглощающая страсть к мужчине, у которого только одно сильное тело и ничего больше. Но во имя этой страсти Маня убивала свое тело и то, что являлось плодом этой страсти. Что готовила она себе в будущем? Ах, боже, но ведь она счастлива.

А Раиса, эта некрасивая девушка с повадками развращенного мальчишки… А Лена — веселая и жадная… Грустная Варя, вот эта, что лежит рядом. Да, да… конечно…

Ольга порывисто встала, вытянула вперед руки, заламывая пальцы. Глаза потемнели.

— Что с тобою? — спросила Варя.

— Ах, со мною ничего! Я вот только думаю, и меня сводят с ума мои мысли. Наверно, глупым не следует думать. А может быть, я слишком умна — и это тоже скверно. Но вот, я вас всех понимаю — и Маню, и тебя, и Раису, и Лену… Для одной нужен самец, для другой — муж и ребенок, для третьей — наслаждения, для четвертой — просто деньги и удовольствия… Да, да, я понимаю, что все вы ради этого можете пострадать, должны пострадать, потому что будете вознаграждены. Ну а вот та, которая никого не любит или любит то, что как сон прошло мимо,— любит любовь жгучую, полную, всезахватывающую, где душа и тело не двоятся, слиты, где нет «я» и «ты». Как же той страдать и за что? Научите — потому что сладко такое страдание…

Ольга говорила громко, не спеша, проникновенно, вся уйдя в одно желание передать то, чем болела ее душа и для чего были пустой звенящей шелухой человеческие слова.

Варя напряженно слушала. Потом, когда Ольга замолкла, сказала тихо и печально:

— Ты счастливая, ведь разве этому можно научить? Ну да, ты говоришь так потому, что еще девушка…

Ольга вздрогнула. Краски минутного оживления сбежали с ее щек. Она пристально посмотрела на Варю.