Ион Друцэ - Недолгий век зеленого листа

Вдруг услышала, как тонко отзванивает обух топора после каждого удара за домом отец чинил забор, — и бросилась к нему.

— Вы видели журавлей?

Бадя Михалаке, человек степенный, сперва вогнал топор в колоду, тыльной стороной ладони осторожно, чтобы не запачкать, сдвинул шапку на затылок любил чистые вещи, аккуратно носил их. Только потом спросил:

— Где они?

— Э, если так долго возиться! — Она взяла его за руку и потащила за угол. — Глядите!

— Ничего не вижу.

— Ну как же? — Девушка волновалась. — Смотрите — повыше вон того облачка, которое похоже на спящего теленка.

— Ага. Погоди, я сосчитаю.

Русанда пристально смотрела, как двигаются губы у отца.

— Ну сколько?

— Кажется, семь.

Улыбнулась, довольная: быстро считает отец.

— Как вы думаете, где они зимовали?

— Наверно, там, где тепло. У тальянцев или в Австрии, может…

— Ну, в Австрии тоже холодно зимой.

— Значит, у тальянцев, больше им негде…

По улице прошла тетка Докица, неся под мышкой новенькую ручку для сапы, — видно, поручала кому-то купить на базаре.

— Беседуете?

Бадя Михалаке тут же нагнулся и стал подбирать с земли занесенные ветром листья.

Прошлой осенью его позвали в сельсовет на собрание, где нужно было что-то решить. И так как его специально позвали, он хотел сказать несколько слов. И только он начал говорить, как эта вот Докица заорала во весь голос:

— Тю, а я забыла курятник закрыть!

Спутала ему всю речь. «Старая ворона. Сидела бы со своими курами и не сбивала людей с толку».

И он проворчал не глядя:

— Беседуем, да…

Но Русанда тут же подбежала к ней:

— Тетушка Докица, вы видели журавлей?

— Как? Уже прилетели?

— Гляньте!

Тетушка близоруко посмотрела сквозь ветви, не увидела их, да, кажется, и не очень старалась.

— Знать, время, — философски заключила она. Потом, вздохнув, переложила палку для сапы в другую руку и пошла своей дорогой.

И бадя Михалаке поднял топор.

— Подержи немного ту перекладину. Достану гвоздь из кармана.

Русанда подержала ему перекладину, потом просто постояла около него. Стояла бы так целый день и смотрела, как делает отец плетень: каждую хворостину он пристраивает на свое место и так ловко, что кажется, будто нарочно выросла такая кривая, чтобы лучше приладиться к плетню.

А журавли все летели и летели — уже в голубой дали еле видны семь черных точек. Вот и улетели, а она так и не узнала, где они зимовали.

Тальянцы! Что он знает, отец! Вот если бы мимо них прошел бадя Георге… Он все знает. Спросила бы? Ей-богу, спросила!

Русанда приподнялась на цыпочках, высматривая меж других соломенных крыш ту, единственную. Наверно, и он чинит плетень. Теперь, весной, все село чинит плетни.

А что, если сходить к ним? Ей-богу, она пойдет, ведь ходит же тетушка Фрэсына к ним, и никто не удивляется, чего это она приходит.

Девушка быстро разобрала ткацкий станок, надела туфельки и вышла из дома.

Светилось голубое, вернувшееся откуда-то издалека небо, и ветер ласкал девушку, упрашивая взять его с собой, и какая-то птичка сидела на ветке с крохотной соломинкой в клюве, — казалось, хотела спросить у нее совета, где бы ей лучше гнездышко свить.

Все проснулось, заиграло, и Русанда шла, опьяненная, обласканная, шла все быстрей, и чудилось ей, будто у нее такие легкие ноги, что казалось, еще немного, еще миг и она сама оторвется от земли, взлетит.

Тетушка Фрэсына как раз собрала цыплят в сито, чтобы вынести во двор. Десяток махоньких, мяконьких клювиков, быстрые, наивные глазенки, и все эти живые комочки чирикали, били поклоны, пытались взлететь — птицы как-никак.

Хотя у тетушки Фрэсыны сегодня дел было по горло, она уселась на минуту поиграть с цыплятами. Рядом тревожно квохтала наседка, кружась вокруг хозяйки, и время от времени вытягивала шею, чтобы посмотреть, что делают в сите ее птенцы.

Тетушка Фрэсына перебирала цыплят пальцами, касаясь то головок, то крылышек, и пыталась сказать им что-то на их птичьем языке:

— Ти-ти-ти…

Внезапно она услышала шаги перед домом. Подняла голову — на пороге стояла Русанда и мяла в руках платочек.

— Добрый день.

— Добрый день, дочка.

Тетушка быстрым взглядом окинула стройную фигурку, полюбовалась такими красивыми карими глазами и улыбнулась ей, как улыбаются матери, увидев и у других очень красивого ребенка.

— Садись. Я пойду выпущу цыплят во двор.

Но когда она, заботливо прижимая к себе сито, дошла до порога, Русанда попросила:

— Дайте, я понесу.

Осторожно вынесла, поставила сито перед домом и выпустила цыплят на землю. А те сбились в кучу, не дышат. Боятся. Девушка хотела взять в руку одного, а влезли трое, и наседка стала беспокойно кружиться вокруг. Тетушка долго смотрела на ее тонкие брови, длинные ресницы, которые бросали тень на щеки, и думала: «Ох, и красивая же будет, плутовка! Сколько парней из-за нее передерутся!»

Когда они вернулись в хату, девушка спросила ее:

— Я слышала, у вас есть семена георгинов. Не дадите мне немного?

Тетушка чуть распустила платок под подбородком. «Все мы когда-то ходили за георгинами».

— Нет их у меня, дочка. Было несколько, да я их уже сама посадила. Вот приходи осенью и возьми сколько хочешь.

— Осенью-то я приду!

Уже взялась за дверную ручку, но у них не так просто открываются двери. И тут заметила под зеркалом полотенце с вышитыми на нем листьями.

— Кто это вам вышивал?

— Я. Только я плохо вижу, и листья получились какие-то вымученные. Правда?

И не хотела бы огорчать тетушку, да что поделаешь!

— Нитки не те. — И, как будто для того, чтобы утешить ее, спросила: — А у вас нет какого-нибудь чистого полотенца?

— Есть, как не быть.

— Если хотите, дайте, я вам вышью колокольчики. У меня как раз есть подходящие нитки.

Тетушка Фрэсына вынула полотенце из сундука с огромным замком, ключ от которого потерял еще ее дед, и замок висел в кольце без толку.

Русанда аккуратно сложила полотенце, попрощалась и вышла из дому. Так волновалась, что даже в кончиках пальцев чувствовала биение сердца, и почему-то горели щеки. Господи, хоть бы тетушка Фрэсына не смотрела так пристально… А тут еще не успела спросить о самом главном и даже не знает, как это сделать.

Наконец, пробуя, хорошо ли закрывается у них калитка, спросила с безразличным видом:

— А где ваша телега? Что-то не видно.

— Георге поехал пахать.

Русанда задумалась, раскачивая калитку.

— Вы уже пахали в Хыртопах?

— Нет еще. Завтра поедет.

Она уже совсем собралась уходить, и все бы прошло отлично, только, видите ли, и тетушка Фрэсына была когда-то девушкой. И она спросила Русанду, лукаво глядя ей в глаза:

— А вы что сеете в этом году в Хыртопах?