Николай Семченко - Что движет солнце и светила

Нина Андреевна в этом и не сомневалась. Если бы Римма почаще смотрела на себя в зеркало и делала соответствующие выводы - ну, за кожей бы следила, на косметичку и массажистку денег бы не жалела, - то, может, нашёлся бы какой-нибудь доброволец, чтоб надолго вытеснить умные книжки из аккуратной постели этой старой девы. А так что ей оставалось делать? Уйти в науку, как в монастырь, и потихоньку там скукоживаться и подвяливаться - как сухофрукт. Толку-то, что она выбилась в профессора, если так и не пожила всласть, курочка нетоптаная!

- Ладно, не дуйся! - сжалилась Нина Андреевна. - Ты, профессор, конечно, права. Но какая, скажи пожалуйста, может быть любовь в нашем-то возрасте!

- Может! - Римма азартно тряхнула своими кудельками и сверкнула бирюзой глаз. - Гёте в старости влюбился в молоденькую, и - представляешь? - у них было даже это, - она смутилась и слегка порозовела. - А Мольер, говорят, вообще скончался во время любви...

- Гёте, Мольер... Да это ж титаны! А у Семена только брюхо титаническое, - вздохнула Нина Андреевна. - Мне от него если что и нужно, то только гормоны...

- Нина, что ты такое говоришь? - всплеснула руками Римма. - Ужасно!

- Ничего ужасного, - спокойно сказала Нина Андреевна. - Про свои амфетамины мне все уши прожужжала, а сама не знаешь такого пустяка: без мужских гормонов женщина засыхает...

- Ты всегда относилась к своим мужикам как потребительница, - покачала головой Римма. - Только брала, брала и брала! А взамен - шиш...

- Что, завидуешь?

- Жалко мне тебя, - простодушно сказала Римма. - Мужиков у тебя было много, а что такое настоящее чувство - не знаешь...

Нина Андреевна хотела уесть подругу замечанием относительно её опыта чувств - с гулькин нос, не больше, но что-то её остановило. Может, эта монашка отчасти права. "Ведь я и в самом деле не сходила с ума, не резала вены, не кидалась, как Анна Каренина, под поезд, зачем это надо? - подумала Нина Андреевна. - И никто из моих голубков не может похвастать, что ушёл от меня сам. Отставку всегда давала я..."

- Послушай, - сказала Римма. - Я слышала, что у Семёна какие-то неприятности. Он то ли заложил, то ли сдал свою квартиру в аренду, чтобы долги заплатить. Что случилось-то?

Нина Андреевна ничего такого от Семёна Александровича не слышала. Но, немного подумав, всё-таки решила, что дыма без огня не бывает, а сплетни просто так не возникают. Её староватенький бой-френд последнее время что-то нервничает, хмурится, мечется и бормочет во сне. Она думала, что он переживает осечку с этой "Виагрой" и старалась не донимать его расспросами.

- Интересно, кто эти сплетни распускает? - спросила Нина Андреевна. Его кондитерская на весь город славится! Какие могут быть долги, милочка?

- Да у нас, на кафедре, и слышала, - бодро сказала подруга. - Семён будто бы скрывал доходы, какие-то налоги не заплатил... Ну, я в этом ничего не понимаю.

- Не понимаешь, а говоришь...

- Знаешь, об этом даже в газете писали, - сказала Римма. - Не совсем чтоб про одного Семёна, там был целый список разных предприятий, и Семёнова кондитерская упоминалась.

- Что ж он мне-то ничего не сказал? Вот так история!

Любшая подруга отхлебнула кофе, изобразила на лице сострадание и, ухватив своей цепкой лапкой запястье Нины Андреевны, преданно его сжала. Она всегда подчёркивала свою бескорыстную дружбу, за что и перепадали ей кое-какие подарки: то книги, то уцелевшие тарелки из разбитого сервиза, то платья и кофты, надоевшие Нине Андреевне, а года два назад - даже мутоновая шуба, ношеная, правда, но ещё вполне приличная.

- Может, Семён задумал обвести тебя вокруг пальца, а? - робко сказала Римма, успокаивающе поглаживая Нину Андреевну по руке. - Зачем он непременно хочет узаконить ваши отношения? Станешь его супругой - значит, имущество будет общим ...

- Что за чушь ты несёшь! - рассердилась Нина Андреевна. - Нет сейчас таких законов! Тебе, как интеллигентной женщине, это надо бы знать...

- Сама подумай: если у него большие долги, значит, он должен с ними как-то расквитаться. Нет, неспроста он с тобой расписаться задумал...

- Чтобы по наследству получить всё моё имущество, - продолжила её мысль Нина Андреевна. - Так я, милая подруженька, отправляться на тот свет не собираюсь. И расписываться пока погожу.... Думай, что говоришь!

- А я думаю... За тебя переживаю.

- Ты не за меня переживаешь! - прикрикнула на неё Нина Андреевна. Боишься, что Семён не разрешит отдавать тебе ненужные вещи...

- Я не корыстная, - Римма блеснула бирюзовыми глазами и поджала тонкие губки. - Как ты смеешь меня унижать?

- Ой, какие мы, профессора, гордые! - Нина Андреевна язвительно покачала головой. - А кто, интересно, в прошлый раз ополовинил мою пачку "Парламента" и даже спасибо не сказал?

- Всё, я ухожу, - вскочила Римма. - И ноги моей тут больше не будет!

- Скатертью дорога!

Нахлобучив лиловый беретик и подоткнув подмышку сумку, Римма сама справилась с многочисленными дверными запорами, но прежде чем выйти, обернулась и гневно выпалила:

- Нимфоманка престарелая!

- Монашка недотраханная! - не осталась в долгу Нина Андреевна.

Очень она обиделась за эту "нимфоманку престарелую". Вот идиотка Римка! "Французы говорят: "Стареют, когда хотят", - успокоила саму себя Нина Андреевна. - А за эту нимфоманку ты мне ещё ответишь!"

Ссорились они часто. Обычно несколько дней обе и слышать друг о друге не хотели, но проходило какое-то время и подруги начинали тосковать. Первой на перемирие всегда пускалась более покладистая Римма, а Нина Андреевна, не желая сдаваться сразу, для острастки мрачно дулась, буркала, тянула паузу, но, в конце концов, милостиво разрешала подруге заглянуть на огонёк. Так что их очередная ссора была ничем не примечательной.

Нина Андреевна, захлопнув за подругой дверь, пошла в комнату и взялась за вязание, которым обычно успокаивала расшалившиеся нервы. Спицы, однако, не слушались её рук, и Нина Андреевна, вздохнув, решила поставить корзинку на нижнюю полку журнального столика. Ощетинившись спицами и крючками, она никак туда не лезла, но Нина Андреевна поднатужилась и втолкала-таки ее на место. С полки упал на пол серый альбом с позеленевшей от старости витиеватой, с росчерком, надписью "Фото".

Эта надпись когда-то ярко блистала золотом, а под ней красовалась голубая роза. Не настоящая, а искусственная: её Нина Андреевна сделала сама из шелковой ленты. Теперь эта роза напоминала нелепую скомканную тряпицу.

Нина Андреевна провела указательным пальцем по обложке альбома, и оказалось, что она не серая, а густо-зелёная, как листья лопуха. Но идти на кухню за тряпкой, чтобы смахнуть многолетнюю пыль, ей было лень, и она поступила просто: расстелила оказавшуюся под рукой газету и положила на неё альбом. Не смотря на все её предосторожности, над альбомом воссиял легкий золотистый нимб: пыль весело заплясала в лучах заходящего солнца, и Нина Андреевна громко, от души чихнула.