Александр Дюма-сын - Роман женщины

— Батюшка, — сказал де Брион, становясь перед ним на колени, — батюшка, благословите меня!

Граф остановил свой взор на молодом человеке, и кроткая улыбка, в которой читалось безысходное горе, появилась на его губах; но язык его не проговорил ни слова.

— Батюшка, — продолжал Эмануил, — не находите ли чего в моих действиях, за что можно было бы порицать меня?

Граф сделал отрицательный знак.

— С тех пор, как вы вручили мне вашу дочь — не был ли я разве всегда верным и любящим ее мужем.

Граф повторил то же движение.

— Итак, мне не в чем упрекать себя; я — только невинная жертва.

Старик обнял своего зятя, и де Брион почувствовал на щеке своей след горячей и священной слезы.

— Прощайте же, батюшка! — сказал Эмануил. — Перед отъездом я хотел иметь это утешение, которое в ваших устах имеет особенную силу и святость.

После этого Эмануил встал. Граф сделал движение, чтоб удержать его или спросить; но потом глаза его опять остановились на чем-то, голова откинулась на спинку кресла, и граф, отпустив зятя, не сказал ему больше ни слова. Де Брион поехал в Отэйль, где застал свою дочь, забавляющуюся, хотя глаза ее и были красны; он провел с нею часа два, целовал ее, как бы чувствуя, что он прощается с нею навеки, поручил ее заботам незнакомой женщины и просил небо не оставить ее своим благословением. К шести часам вечера он прибыл в Париж, переоделся и отправился в оперу. Давали «Фаворитку». Из глубины ложи он прислушивался к восторженным и страстным звукам этой оперы; но после первого акта он вышел в фойе, где встретил многих из своих друзей, которые с радостью шли к нему навстречу, ибо знали о цели и успехах его поездки в К***.

Де Брион принял их поздравления как человек, знающий непостоянство всего земного; потом заглянул в ложи своих знакомых, где на вопросы о здоровье его жены он отвечал, что она чувствует себя дурно, и потому он уезжает с ней в Италию и что самое присутствие его в опере имеет целью проститься с некоторыми, кого он привык тут встречать. Приехав к себе, он нашел почтовую карету, ожидавшую его и, переодевшись в дорожное платье, помчался по дороге на юг.

Перед самым отъездом он послал просьбу об увольнении.

Увольнение де Бриона наделало много шума и удивляло Париж. Каждый ломал себе голову, отыскивая причины такого внезапного события, как вдруг «Монитер» напечатал следующее:

«Г-н де Брион, пэр Франции, выехал из Парижа, послав прежде королю просьбу об увольнении. Он положительно оставляет политическое поприще, чтоб иметь возможность сопровождать в Италию свою супругу, здоровье которой очень расстроено».

Это известие было сообщено министром, главным агентом которого была Юлия. Однако, несмотря на то, что любовь Эмануила к жене была всем известна, никто не верил такой внезапной перемене в состоянии здоровья г-жи де Брион, и поэтому-то начали появляться различные комментарии на это событие.

Одна Юлия знала истину. Прежде всего ее удивило уже то, что Мари не отвечала ей на письмо, которое должно было спасти бедную женщину.

«Вот, все они таковы, — подумала она с досадой, почти даже с раскаянием. — Она не боится меня более и потому не находит нужным быть мне благодарной за мое великодушие».

На другой день она отправилась к г-же де Брион, но ей сказали, что Мари еще вчера уехала за город. Так по крайней мере говорил граф д’Ерми. Но когда дошла до нее весть об отъезде де Бриона и когда, отправившись к нему еще раз, она узнала, что пакет, посланный ею на имя Мари, был отдан Эмануилу, — то Юлия уже не сомневалась более в истине.

«Она погибла, — хотя я и не хотела этого, — подумала Юлия, — и если я не могу спасти ее, то надо воспользоваться ее падением».

Я уже говорил вам, что Юлия была умная женщина.

— Впрочем, тем лучше! — сказала она, пораздумав немного.

Потом, взяв некоторые бумаги, она отправилась к министру.

— Довольны ли вы мной теперь, г-н министр? — спросила она.

— Доволен, милая Юлия, очень доволен.

— Знаете ли, кому вы обязаны этим событием?

— Вам, без сомнения.

— И точно, мне.

— Вы необыкновенная женщина, Юлия.

— Я сама это знаю.

— Но как это было устроено?

— Очень просто: я знала, что де Гриж, которого вы считали совершенно ничтожным, влюблен в г-жу де Брион, и вот я сделалась любовницей маркиза именно в том убеждении, что со временем та, которую он любит, уступит его желаниям.

— Так вот какое мнение вы имеете о женщинах?

— О, Боже мой, да! Вот и она уступила ему, потом стала писать письма; я же, подождав, чтоб их скопилось побольше, отправилась к Леону, взяла их и отослала Эмануилу. Что ж? Обыкновенное мщение женщины, которое оправдают все, если я объясню и мою страсть к Леону, и мою ревность к нему, — продолжала она, заливаясь смехом. — Булавкой я разрушила колосса и удержала маленьким колесиком быстрый бег колесницы; но вы не думали, что я избавлю вас так легко и скоро от де Бриона? Теперь будьте покойны; он не опасен больше.

О, если бы знали, от каких причин зависят иногда великие изменения в мире, не надивились бы! И между тем, никто из современных историков не знает этого! А все это было весьма интересно, хотя и показалось бы неправдоподобным читателю.

— Юлия, — сказал серьезно министр, — вы нам оказали важную, весьма важную услугу.

— Кому это вы говорите?

— Хотите вы, я окончательно устрою ваше состояние?

— Об этом нечего и спрашивать.

— Вас ничего особенно не привязывает к Парижу?

— Ничего.

— Следовательно, вы согласны уехать?

— Хоть сейчас же, если хотите; особенно если еще с политической целью.

— Вы угадали.

— И вы рады, что избавляетесь от меня? — спросила Юлия.

— Как это можно…

— Не шутя, вы прекрасно делаете, удаляя меня; со временем я могу сделаться опасным союзником, особенно если те, которым я служу, будут долго держать меня возле себя. Подумайте — я все-таки женщина, и следовательно, в минуту увлечения, так свойственную нам, я могу выдать государственные тайны и сделать этим более зла правительству, нежели принесла ему пользы. Какой позор был бы для него, если б знали все то, что я знаю!

Министр, слушая Юлию, понимал, что ее слова были сказаны вовсе не без цели, а чтоб дать ему почувствовать всю необходимость приберечь ее, или если уж он собирался удалить ее, то чтоб он предоставил ей все выгоды исключительного положения.

— Не беспокойтесь, — сказал он, — вам не на что будет жаловаться, приняв мое предложение.

— Вы поняли меня, г-н министр, — продолжала она. — Когда же я уезжаю?

— Когда вам угодно.

— Я буду готова через неделю.

— И прекрасно.

— Завтра я приеду за последними наставлениями.

— Хорошо. Итак, до завтра, Юлия.