Элизабет Блэквелл - Замуж за принца

— Это она убедила королеву в том, что неделя молитв в ледяной часовне исцелит ее лоно, — продолжала Петра. — Король был против поездки. Он говорил, что Господь точно так же услышит ее молитвы, если она будет произносить их в королевской часовне. Но эта старая ведьма Миллисент настояла на своем.

Я не верила своим ушам, поскольку не сомневалась в том, что слуги не имеют права так пренебрежительно отзываться о членах королевской семьи.

— Прости, я не должна была этого говорить, — добавила Петра, заметив мой шок. — Я не имею в виду, что она бормочет заклинания, стоя над черным чайником, хотя некоторые считают, что она вполне способна на подобный вздор. Я всего лишь хочу сказать, что ее лучше избегать. Она легко обижается, и тем, кто переходит ей дорогу, приходится дорого за это платить. Говорят, что она довела безумия собственную сестру.

— Как это произошло? — спросила я.

Петра покачала головой, отмахиваясь от моего вопроса и дальнейшей беседы о Миллисент.

— Я уже сказала больше, чем следует.

Она отвернулась от меня и легла. Ее волосы мерцающей паутиной рассыпались по подушке. Вокруг в своих кроватях ворочались другие девушки. Их тяжелое дыхание напомнило мне о том, что мы одни и что я должна тщательно взвешивать каждое свое слово.

— Петра? — прошептала я.

— Хм-м-м?

— Возможно, для королевы еще не все потеряно. Я буду за нее молиться.

Я не ожидала ответа, но через несколько секунд тишину снова Нарушил шепот Петры.

— Мой отец говорит, что это семейное проклятие. Снова и снова судьба королевства зависит от жизни единственного мальчика. Отец короля был единственным оставшимся в живых сыном своих родителей, так же, как и его отец до него. Король и принц Бауэн и первыми за много поколений братьями, которым удалось дошить до взрослого возраста. Все думали, что благодаря им нас ждет Новая эра процветания. Но оба до сих пор бездетны.

Я выросла в большой семье и привыкла к крику, болтовне и детскому плачу. Возможно, именно из-за отсутствия этих звуков огромные и молчаливые коридоры замка казались мне такими зловещими?

— Если у короля так и не родятся дети, наследником престола Станет принц Бауэн? — спросила я.

— Наверное, да.

— Бедная королева Ленор. Теперь я понимаю, почему она так грустна.

Чего я тогда не знала, так это того, что страдания королевы были гораздо более мучительными, чем можно было предположить. В своем юном возрасте я не понимала, как сияющая красавица невеста из рассказа Петры превратилась в ту замкнутую женщину, которую я видела перед камином. И я даже не догадывалась, на что способно толкнуть отчаявшуюся женщину страстное желание родить ребенка.

На следующее утро я осторожно вошла в покои королевы, как только первые лучи солнца осветили ее окна. Сама королева виднелась всего лишь как небольшое возвышение посреди кровати, почти полностью скрытое расшитым покрывалом. Я на цыпочках обошла ее личную служанку, Ислу, похрапывающую на соломенном тюфяке, на полу, и начала выметать из камина вчерашний пепел. Стараясь не шуметь, я положила в камин свежие поленья и развела огонь. Когда пламя разгорелось, я вышла в коридор и вернулась с ведром воды, чтобы наполнить элегантный фарфоровый таз, стоявший на длинном столе у окна. Пока вода лилась в таз, мой взгляд упал на клочок пергамента на столе. Я лениво читала и перечитывала слова, написанные аккуратным и изящным почерком.

— Девушка.

Я, вздрогнув, обернулась в страхе перед наказанием за праздность. Королева Ленор сидела в постели и в упор смотрела на меня. Ее темные глаза покраснели, а щеки были мокрыми от слез.

— Подай мне платок, — приказала она.

Из-за акцента ее слова прозвучали неожиданно мелодично.

Взяв свернутый четырехугольник ткани из стопки возле таза, я протянула его ей. Она провела тканью по глазам и под носом, прежде чем вернуть ее мне. Когда она протянула руку, рукав ее сорочки распахнулся, обнажив багровый рубец на внутренней стороне предплечья, рану, которая начала затягиваться совсем недавно. Как могла женщина, живущая в роскоши и неге, получить такое ужасное ранение?

Я должна была молча взять платок из рук королевы и столь же безмолвно исчезнуть. Но ее измученное лицо заставило меня замешкаться и попытаться отвлечь ее от ее горя.

— Мадам, стихотворение, — произнесла я, оглядываясь на пергамент на столе. — Это вы написали?

Ее глаза широко раскрылись от изумления, но она кивнула.

— Оно очень красивое, — произнесла я.

— Ты умеешь читать? — В ее голосе не было ни следа насмешки. — Как тебя зовут?

— Элиза.

— Можешь идти, Элиза.

Я присела в реверансе и направилась к двери, запоздало испугавшись собственной дерзости. Я серьезно рисковала, но, к счастью, разговор сложился в мою пользу. Несмотря на злобные взгляды леди Уинтермейл, мое положение могло оказаться далеко не шатким. И последующие недели это доказали. Каждое утро я разжигала камин, королева просыпалась, и я подавала ей платок, которым она вытирала лицо, как будто не было ничего необычного в том, чтобы встречать каждый день слезами. День за днем мы следовали этому заведенному порядку. Королева произносила всего несколько слов, И я проводила в ее обществе лишь несколько минут, но моя привязанность к ней росла и набирала силу. Она излучала такое тепло, что я всем сердцем сопереживала ее беде, несмотря на огромную разницу в нашем возрасте и общественном положении. Подобно мне, она была здесь белой вороной, лишенной поддержки родных и близких, что сделало ее предметом безжалостных сплетен двора, при котором у нее не было ни единого искреннего союзника. Все же, как и моя мать, она держалась мужественно и с достоинством. Стоило ли удивляться тому, что меня так к ней влекло?

Как и предсказывала Петра, мое назначение в покои королевских фрейлин вызвало бурю жалоб, обрушенных на миссис Тьюкс моими завистницами, которые в иных обстоятельствах могли бы стать моими подругами. Антипатия других служанок была тем сильнее, что я понятия не имела о негласной иерархии, царившей в Нижнем Зале и представлявшей собой гораздо более запутанную систему, чем иерархия придворная. Однажды вечером, явившись к ужину и обнаружив скамью, на которой сидела Петра, полностью занятой, я села на свободное место за соседним столом. Сидевшие там женщины, совершенно очевидно, такие же служанки, как и я, поскольку все мы были облачены в одинаковые шерстяные платья серого цвета, молча покосились на меня, а затем переглянулись.

Я представилась, но ответом мне была гробовая тишина. В растерянности и смущении я опустила голову, уставившись в свою миску, и постаралась поесть как можно быстрее. Когда я уже выбегала из зала с раскрасневшимися от унижения щеками, меня окликнула Петра.