Николай Семченко - Что движет солнце и светила (сборник)

Она уставала от беготни по городу, всех этих уговоров-разговоров, и уставала от дам постбальзаковского возраста, желающих вернуть очарованье юности, и от молодых, но ранних толстушек тоже уставала: некоторые из них испробовали все, что только можно, и сами были ходячими справочниками по средствам, снижающим вес — попробуй поговори с такими, убеди их испытать еще одну, самую новейшую биологически активную добавку.

Жена приползала домой серая, выжатая, сердитая, наскоро перекусывала и, сославшись на головную боль, укладывалась на диван перед телевизором. Вскоре она благополучно засыпала. Ну, разве поговоришь с ней нормально?

Так что ему оставался один-единственный собеседник — Кавалер Белой Подвязки. Так он в шутку звал серого кота, левая лапа которого была как бы перемотана бинтом.

Кавалер Белой Подвязки понимал несколько слов. Допустим, очень активно реагировал на слова «кити кэт»: стоило произнести название этого корма, как он опрометью бросался к своей плошке. Но беседовать с ним только о еде было скучно.

— Мы много говорим, — повторил он и, повернувшись к ней, нетерпеливо обхватил её ладонь своею.

— Хорошо, — она, смутившись, опустила голову. — Я согласна. Рано или поздно это у нас всё равно случилось бы. Пусть будет так, как будет…

Администраторша гостиницы, отсчитав сдачу, подвинула темный брелок, на котором был выдавлен номер комнаты — то ли 61, то ли 67.

— При необходимости вы можете продлить время пребывания у нас, сказала она. — Если ключ не будет изнутри проворачиваться в замочной скважине, то на двери есть исправная защелка. Горничная может принести вам легкий ужин, вино, пиво. Будете заказывать?

— Нет, мы возьмем бутылку воды, вот эту, — он указал на «Бон-Акву», стоявшую на витрине за спиной администраторши, — и еще пачку легких сигарет «Винстон», и два марокканских апельсина…

Администраторша подвинула к себе его сдачу, отсчитала нужное количество рублей и вдруг рассмеялась:

— Тут как раз еще на пачку презервативов у вас осталось — хороших, французских, шесть штук в упаковке. Надо?

— Зачем нам презервативы? — он пожал плечами. — Мы решили уединиться, чтобы почитать друг другу стихи…

— Приятного вам отдыха, — сказала администраторша, заученно улыбнувшись. — Не забудьте ваш пакет, и не перепутайте номер комнаты шестьдесят семь…

Она почти сразу потеряла к ним интерес, чего никак нельзя было сказать об охраннике, сидевшим у лестницы: он, не отрываясь, глядел на женщину, поднимавшуюся вслед за низкорослым, чуть полноватым господином. Он будто на веревочке её вел. Невидимая постороннему глазу, эта веревочка была тонкой, как обычная нитка для шитья, и женщина при желании могла бы её оборвать, но почему-то этого не делала. Охранник понял, что дама стесняется и своего положения, и этого заведения, и всего того, что непременно произойдет в номере.

Но ничего особенного в номере не случилось.

— Жарко, — сказал он и снял пиджак. — Хочешь пить?

— Нет, — она села на кровать. — Включи кондиционер. Здесь душно…

Кондиционер затарахтел и принялся выдавливать из себя вязкую ленту теплого липкого воздуха.

— Извини, я приму душ, — она встала. — Невыносимо душно. Чувствую себя в одежде как улитка в раковине…

Он из вежливости кивнул и, ни слова не говоря, снял с себя рубашку.

— Ты со всеми так себя ведешь? — она неловко улыбнулась, ощупав глазами его торс. — Сразу раздеваешься и в койку?

— Я не хочу об этом говорить, — сказал он. — Я хочу этим заниматься. А рубашку снял, потому что душно…

— Но мы ведь не глухонемые, — она помахала ладонью как веером. — Уф, какая духота! Иногда и поговорить хочется…

— Слова не могут точно передать то, что человек чувствует, — он рассеянно улыбнулся. — Банально, но точно у классика: «Мысль изреченная есть ложь…» Наверное, я покажусь тебе занудой, но ученые выяснили: только семь процентов чувственной информации передаётся словами, тридцать восемь интонацией, а пятьдесят пять процентов «считывается» прямо с лица.

Каких-то полчаса назад ему казалось, что ничего больше объяснять ей не придется. Но, видимо, и она не была исключением из правила: все женщины любят ушами. Не смотря ни на что, ей всё равно хотелось слышать эти глупые, лживые, лицемерные, неискренние, невозможно выдуманные слова, комплименты, восклицанья, нежное воркованье, бессовестное вранье. И ради чего? Чтобы он смог заполнить пустоту меж её ног, не заботясь о заполнении — гм! гм! сосуда её души.

Когда она вышла из ванной, завернутая в полотенце, он уже лежал на кровати. Она, видимо, поняла, что ему хочется не только меньше слов, но и минимум одежды. Под полотенцем, во всяком случае, ничего не было.

— Ты не хочешь сполоснуться?

— Обязательно, — он поднялся и, не стесняясь своей наготы, вошел в ванную, наскоро обмылся и, небрежно обтеревшись грубым вафельным полотенцем, вернулся в комнату.

Она неподвижно стояла у окна, и он, не спеша, подошёл сзади, обнял её, с наслаждением проводя руками по её гладкой, теплой груди. Она вынырнула из его объятий и, чуть отодвинувшись, с интересом посмотрела на него:

— Ты всегда так быстро готов?

Готов к труду и обороне, — он усмехнулся. — Давай помолчим. Договорились же!

— Ну, если мой рот будет занят, молчать придётся поневоле, — её правая рука скользнула чуть ниже его затылка, а правая коснулась пупка, после чего трепетно прогулялась по животу вниз и обхватила его член.

— Не понимаю, почему в Камасутре его называют яшмовым черенком, игриво шепнула она. — Это, скорее, ломик для взламывания сейфов…

— Ага, прямо фомка! — он рассмеялся и закрыл ей губы поцелуем.

Она любила мятные леденцы «Минтон», и, может быть, ещё и поэтому её ответный поцелуй был горячим и свежим. Ему нравился этот аромат мяты, эвкалипта и чистого снега, и он подумал, что такое сочетание с её тёплым языком наверняка доставит особое удовольствие.

Ни слова не говоря, он настойчиво двинул её голову вниз, и она, больше не смущаясь, опустилась на колени и обхватила его ягодицы руками. Но он вдруг подался назад, и яшмовый черенок выскользнул из её губ. Она потянулась к нему, но мужчина увернулся и, улыбаясь, направил свой ломик в сторону, а когда она снова попыталась поймать его, он взял член в руку и стал мягко постукивать им по щекам, носу, лбу.

— Ну и ладно, — нарочито недовольно фыркнула она. — Мне и этого хватит…

Она прикоснулась губами к его мошонке и стала поочередно ласкать его яички языком. Он застонал и, перегнув её почти пополам, соорудил из её тела одну из своих любимых позиций, и она, наклонив голову, могла видеть — и, конечно же, видела, — как он вошел в нее, и, сотрясаемая его постепенно нарастающим мощным ритмом, вскоре сама энергично задвигалась и обрушилась на пол, издав подавленный стон. Он перевернул её на спину, грубо закинул ноги на плечи и вторгся в её лоно как одержимый всеми дьяволами, и этому, казалось, не будет конца.