Николай Семченко - Что движет солнце и светила (сборник)

Впрочем, откуда она знает, где я живу? И узнает ли меня, ведь столько лет прошло, и я уже не юн и строен. Я уже не тот совсем. А вдруг и я её не узнаю? И мы пройдём мимо друг друга.

Сердце у меня сжимается и, чтобы унять боль, я обнимаю Наташу и засыпаю. Всё-таки когда рядом живой человек, не так одиноко, как могло бы быть.

Фанни подмигнула и лукаво повела бровью вправо: смотри, мол, кто идет, ничего, а? Я и сама его уже рассмотрела, хоть и не ношу на таких прогулках очков — не хочу, чтобы слепошарой называли. Хорош, ничего не скажешь! На ногах-то не очень твердо стоит, но марку держит: костюм из приличной шерсти — английский, кажется, с сероватым благородным отливом — ни пятнышка, ни пылинки, а туфли на белой подошве будто только что в руках чистильщика побывали — глянец матовый, дорогой. Рубашка, правда, не в тон — канареечной расцветки, но зато тоже, видно, импортная. Ценный кадр!

Сразу видно: еще не успел свои капиталы растранжирить; наверное, мареман, может, с Камчатки — у камчатских рыбаков загар бледноватый, кварцевый какой-то; здесь, в Хабаровске, у него, ясное дело пересадка, мест на самолет нет, транзитная маета, одним словом; вот он с корабля да на наш бал и пожаловал — со скуки ли, просто так ли, от нетерпения ли по «материковским» приключениям и вольной жизни, ах, не все ли равно тебе, Бочонок!

Бочонок — это я. Так Меня Фанни окрестила. На бочонок я не похожа, не думайте — не худа, но и не толста, талия на месте, и все остальное в порядке, конкуренцию пока выдерживаю. А Бочонок — это потому, что мне все мало, как в бездонную посудину попадает. И что попало, то пропало, сама знаю. И страсть как не люблю одалживаться и одалживать. Девки знают: деньжата у меня есть, но никто и двух копеек на телефон не попросит — тут же огрызаюсь: «Что, мало дают, трам-па-ра-рам!» Благословляю как могу. Пусть знают! Бочонок чужого не возьмет, но и свое не отдаст, фиг вам!

И второй, тайный смысл поганка Фанни вкладывает в прозвище. Она где-то вычитала, что когда во времена царя Гороха открывали старый бочонок с дорогим, настоящим ромом, то от одного амбре благородного напитка мужики косели. Так, мол, и от меня, еще не дотронувшись, пьянеют. Намекает на дезодоранты, которыми пользуюсь, особенно — на «Интимный».

Я из Риги таких целую упаковку привезла. Очень удобно — попрыскалась, и не надо всякий раз под душем мокнуть. Наша водопроводная вода, между прочим, сушит и, следовательно, старит кожу, да еще после помывки хлоркой за версту несет — особенно не жалеют бухать эту дрянь летом, чай невозможно пить: привкус нехороший, заварка сразу бледнеет.

Фанни-то все равно: мало того, что хорошенькая, так ведь еще и молоденькая. «Я гимназистка седьмого классу, денатурат я пью заместо квасу…» Про нее ведь песенка!

Школу-то она, правда, закончила и, между прочим, только с двумя четверками, но поступать никуда не стала. Как и я, устроилась вахтером. А что? Очень даже удобно! Я, например, отсижу ночь, хоть книгу, наконец, какую-нибудь в руки возьму — ну, «Сто лет одиночества» или «Мастера и Маргариту», дрянь не читаю, — но зато потом двое суток свободная. Что хочу, то и делаю!

Вот захочу — и этот прифранченный мареман пойдет со мной. Только бы он нормальным, господи, был, уже тошнит от этих лизунчиков или тех, которые расстегивают молнию и сразу велят на коленки становиться. Один недавно вообще с приветом попался. Как только я дверь на ключ закрыла, он меня хвать за волосы и говорит: «Ну, что, сучка? Сосать будешь? Такого х*я ты ещё в жизни не видела! Подавишься, проститутка!»

Ну, я тихо так, скромно улыбаюсь, что-то бормочу типа: «Да я вообще это нечасто делаю, мне деньги просто нужны…» А он: «Все вы сучки одинаковые! Проси: мужчина, дай подержать х*й…»

Что делать? Главное: не суетиться, глядишь: всё образуется. Пришлось мне состроить жалобную гримасу и протянуть нараспев ту фразу, которую он приказал мне сказать.

— А вот тебе! — он вынул из кармана курки сверток.

— Что это, милый?

— Бери!

В свёртке, оказывается, был фаллоимитатор. Длинный, не меньше двадцати сантиметров, чёрно-фиолетовый, головка — бордовая и, главное, почти натуральная мошонка: яички тёмно-коричневые, поросшие чёрными волосами. Всё это в его руке смотрелось просто чудовищно: будто бы он отрезал эдакое достоинство у какого-то негра и демонстрирует его как трофей. Фууу! Эти штуковины я и раньше видела (и не только видела, хи-хи!), но такое чудо-юдо — впервые.

— Давай-давай! — поторапливал он меня. — Глубже, сучка, бери! Что, рот тебе порвать, что ли? Глубже! Сантиметр за сантиметром — лижи, чмокай, да погромче! Соси как чупа-чупс. Любишь чупа-чупс сосать? Этот лучше, да?

Ну, естественно, я толкала этот фаллоимитатор в рот, как он просил. И глаза зажмуривала — якобы от удовольствия. И слюни специально пускала. Ему так хотелось.

— Води его туда-сюда! — приказал он. — Быстрее, сучка! Представь, что тебя в горло трахают. Резче, ещё резче…

Честное слово, у меня от этих манипуляций настоящие слёзы полились. А он, гадёныш, знаете, что делал? Вытащил своё орудие из брюк и, зажав пятёрней, наяривал.

— Классная у тебя, сучка, глотка! Часто тебя так жарят?

Я не знала, какой ответ ему хотелось услышать, и потому молча продолжала своё занятие. Как будто бы вся, прости господи, в экстазе, и, типа, ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу — рот важным делом занят.

— Не слышу ответа, — он побагровел, часто дышал. — Такие х*и тебе и не снились? Благодари меня, что попробовала такой наконец!

Я вынула фаллоимитатор и, нарочито переведя дыхание, с энтузиазмом подыграла ему:

— Милый, спасибо тебе. Если бы не ты, я никогда не узнала бы, что такое настоящий член!

А он вдруг закатил глаза, заорал как сумасшедший и кончил. Вот паразит, всю дорожку уделал спермой: она у него брызнула как из сифона.

— Оботри рукой, — приказал он. — И немножко поласкай…

Я думала, что после этого у него снова будет эрекция, но ничего подобного. Он взял фаллоимитатор, завернул его в пакет, а мне напоследок сказал:

— Смотри, сучка, не болтай об этом никому. Если узнаю, что болтаешь, то кранты тебе. А таких б**й, как ты, я не трахаю. Чести много!

Потом я его морду видела по местному телевидению. Этот урод, оказывается, большая шишка. Чего, кстати, никак не скажешь об его «отростке»: он у него с мизинчик и тонкий, как пальчик ребёнка. Наверное, когда я делала минет фаллоимитатору, он представлял, что это его член, и он меня имеет в самое горло. А! Что там эти онанисты фантазируют — это их дело. Мне-то что? Лишь бы заплатили. Но к противному, скажу я вам, привыкнуть нельзя.

Не знаю, почему я это вспомнила, разглядывая маремана. Может быть, потому что на нем были узкие, облегающие джинсы, и они, так сказать, наглядно подчёркивали: в пазу у него не хило.