Наталья Стеркина - Соучастница

- А ну-ка быстро из моего дома! Быстро! А то сдам по ментам! И забудь о существовании этой, - Шура ткнул в Тоню, - и этого, - Шура потряс пистолетом. - Понял? Иначе по мен-там! - по слогам сказал интеллигентный Шура. А ты, - он накрутил Тонины волосы на руку, - быстро в ванную, в холодную воду, а то в психушку! Быстро!

Он потащил Тоню, она почти не упиралась. Ее колотило. Сергей нервно одевался - брюки, свитер, теплая куртка. Через минуту дверь хлопнула. Больше он не появится в жизни Тони, Шуры. Пережив все это наваждение, вернется в свою жизнь, может, и женится. Нет-нет, да и вспомнит яркую полосочку среди серых будней. А Шура, отполоскав Тоню в холодной ванне, согрел ее чаем с малиной, дал снотворное и уложил спать на диване. А сам ушел. Пригрезился ему в февральской серости ромашковый луг, а на нем Мякшев-младший улыбается какому-то старику важному:

- Я роман начал писать, папа.

А старик ему в ответ:

- Ты вишни-то, вишни-то сначала поешь, шпанки. Сладкая!

Отмахнулся Шура от наваждения, подошел к парапету да и выбросил из кармана наган в текущую под мостом Москва-реку. Все, больше он не оттягивает карман, не отягощает мысли и совесть. Кончились игры. Теперь только Тоню отправить домой и да здравствует обычная моя, личная, внятная жизнь. Ура!"

Ирина дочитала текст, пожала плечами. "Чем нам всем тогда это нравилось? Герои прописаны бледно, многословно. Есть, правда, свежесть, азарт чувствуется. Да, любовь к острым ощущениям, поиск ярких эмоций - это у нас было. Но я тогда, конечно же не была Тонечкой". Ирина вспомнила себя в зиму 79-80. Да, влюблена, но вовсе уже не такая мамина дочка, никто бы меня, испугавшись нервного срыва из-за предполагаемых любовных неудач на даче охранять не стал. Училась, читала много. Может, была не такая яркая, как героиня. Ирина сидела в холле гостиницы, поджидала Ксению. Завтра утром в Москву. Странная получилась у них встреча. Спустя двадцать лет выяснилось, что оказывается в нее, в Ирину, в "Тоню", в их студенческие годы был тайно влюблен бывший Ксенькин муж (теперь тоже доцент) Слава Пеньковский, а сама Ксеня помирала по Сашке. Именно поэтому поревская повестушка у нее сохранилась. И вот сегодня они решили посидеть, повспоминать прошлое. Ирина неспокойно думала о Москве, там она оставила человека, с которым ей хотелось общаться теснее, они только-только подошли друг к другу, разговорились. Обещал звонить, а тут конференция. Могла отказаться? Но в последнее время, так неудачно складывались все дела, нужно было что-то свежее. А тут не свежее - тут ретро.

Ксения вошла под руку со Славой, они оба были как-то бледны, огорчены.

- Что? - поднялась Ирина. Она успела отметить, как Ксеня со Славой вместе смотрятся очень гармонично. Ксеня, запинаясь, произнесла: "Саша-то...". Ирина повторила: "Что?" Тут Слава, взяв Ирину за руку и глядя в глаза, закончил: "...умер". Ксения опять тараторила: "Ну как все странно. Мы вспоминаем, Ирка приезжает, да еще эта жена американская...." Ирина вопросительно смотрит на Славу, тот, пытаясь остановить Ксению, говорит с упором: "Это я узнал час назад. Слушай, Ирина. Я был в Америке на симпозиуме, там однажды в каком-то доме дамочка русская, а фамилия у нее У.. Она симпатичная, ну я и с вопросом, не родственница ли, мол, был такой однокашник. Она отмахнулась, мол, фамилия вполне случайная, жена она ему тоже, в общем, случайная, не о том, мол, речь. Я согласился, не о том. Стали мы с ней о другом... А то, что она в Москве его вот так оставила у себя, только сегодня сказала, когда о смерти сообщила".

- Где оставила? - Ирина поморщилась, начинала болеть голова.

- Подробностей не знаю. Умер почему-то у нее в доме. Инсульт. Дамочка она довольно экзальтированная, эмоций много - информации мало. Ты теперь уж в Москве все узнаешь, нам позвонишь. А теперь пошли помянем. Я же столик заказал.

Ирина сидела в купе, перед ней лежала открытая тетрадь: "Памяти Саши написала она и задумалась...Далее вывела более уверенно: "Козырять своим знанием некоторых фактов жизни недавно умершего достаточно известного культуролога, эссеиста, а главное, холодного и расчетливого сердцееда, станет теперь моей прямой обязанностью". Ирина поставила точку. Посмотрела на себя в зеркало - ну что, худощавая, коротко стриженная, волосы пепельные, вполне симпатичная. Ирина опять присела к столу. Попутчики, к счастью, вышли в ресторан, Ирина была одна и с облегчением закурила... В купе заглянул проводник, посмотрел укоризненно - "Айай-ай", - произнесла она вместо него, но сигарету не загасила, а пожав плечами и забавно наморщив нос, затянулась глубже, глядя ему в сердитые глаза. Теперь плечами пожал проводник и исчез. Ирина достала сделанный для нее Ксеней ксерокс "Романа с пистолетом". Кажется, Игорь хотел это где-то печатать в начале 90-х, вроде бы в Берлине. В начале 90-х Саша расцвел, прославился. Как Мякшева его знали в 80-ые... Два года назад, когда их вновь ненадолго свела судьба, им было, о чем поговорить.

Весть о смерти Александра Семеновича У. Ирину не потрясла, чувство, испытанное ею, было проще, мягче, теплее. Она огорчилась, расстроилась, растерялась. Любовь к глаголам была у нее какая-то нервическая - точнейшим образом обозначить действие, воздействие и противодействие казалось ей первой заповедью пишущего.

С Сашей они совпали по степени накала, "по градусу" - они оба не любили охлажденного и подогретого. Их беседы, казалось, касались всего, что было с пылу-с жару или из морозильника.

Вернулись попутчики, уткнулись в газеты. Ирина смотрела в окно и вспоминала себя и Сашу, Тонечку и Мякшева. Да, конечно, иногда она ощущала себя героиней, бывали такие периоды, когда ее это спасало, выручало и ограждало. Не так давно, когда она писала рассказик "Сон Марины" (кстати, к слову, она дала его поглядеть Ксениной дочке) ввинтился в ее жизнь один лукавый ухажер. Киношник - не киношник, поэт - не поэт, а так - всего понемножку. С камерой в руках ерничал в московских салонах и читал скабрезные стихи. Снятое в одном салоне, потом демонстрировал в другом, причем пытался поссорить актеров и зрителей, а стишки свои печатал где придется... В Ирину вцепился мертвой хваткой. Надо отдать ему должное, интуиция дьявольская - ему нужно было, чтобы женщина умела распутывать его комплексы, страхи, фобии, объяснять ему его дурацкие поступки и жалеть за несчастливое детство. Ирина умела. Он хотел, чтобы для него жертвовали временем, покоем и собственным творчеством. Ирина умела и это делать, но что-то не слишком торопилась сделать что-то подобное именно для него. Он взревновал, рассердился и потребовал "отступного"... Когда Ирина захотела отойти в сторону и увеличить дистанцию, Валерий Юльич Ускис попросил ее о последнем одолжении. И что же? Нужно было съездить к его престарелой маме в Кострому, в Дом ветеранов сцены и попросить у нее (якобы для собственных творческих нужд) архив ее бывшего возлюбленного артиста Головчикова. Откуда-то Ускису стало известно, что в Польше сейчас живут его потомки, архивом интересуются и готовы хорошо заплатить... А Ускису всегда нужны деньги, у него их никогда нет... Ирина в Кострому съездила, архив получила. Всего-то три любовных письма, две групповых фотографии, затертая записная книжка. Мать Ускиса стара, беспомощна, надменна. Ускис бедный, ей никогда не был нужен!