Анжела Тайхом - Пути любви

- Не стоит преувеличивать. - Гейл попыталась сказать это безразличным тоном, однако против воли опять покраснела, ей стало неловко, что он припомнил ей то падение в оранжерее.

- Преувеличивать? Отнюдь! - его рука, поддерживающая ее за талию, дрогнула. - У меня до сих пор болит все тело и я уверен, что завтра оно все сплошь покроется синяками.

- Это говорит лишь о том, что оно у вас слишком нежное. - Она уже хотела было иронично усмехнуться, чтобы еще больше подчеркнуть его изнеженность, как до нее дошло, что, то, что она только что произнесла, выглядело довольно двусмысленно. Она тут же с ужасом взглянула на него и ее догадки подтвердились.

- Как, как, вы сказали, - его правая бровь выгнулась дугой, а губы стали расползаться в улыбке, обнажавшей белоснежные зубы, - ... нежное ? Подумать только, как быстро вы успели ощутить...

- Вы меня не так поняли!

Их разговор стал казаться ей еще более нереальным - неужели, они как ни в чем не бывало, разговаривают на столь деликатную тему? Но ему по-видимому, было все ни почем, ибо он с особым удовольствием, возразил ей:

- Что вы говорите. Хотя признаться, я не польщен. Честно говоря, даже огорчен, я уверен, что ни одному джентльмену, да впрочем, и не джентльмену, было бы неприятно узнать о их... мм, изнеженности.

То ли с ней сыграло шутку воображение, то ли он действительно после этих слов, еще крепче прижал ее к себе. Гейл нервно пробормотала:

- Сами виноваты. И потом, я вовсе не приглашала вас продолжить наше знакомство.

- Ну, вряд ли так можно это назвать...

- Вы так и будете подначивать меня? - ей надоело все время краснеть и выслушивать от него колкости. Она с вызовом посмотрела на него, давая понять, что не желает в таком случае продолжать их "знакомство"".

- Позвольте, дать вам один совет, мисс Уолден, так сказать на будущее...

Она деланно приподняла брови и нахально заявила:

- О, сейчас последует проповедь от умудренного жизнью и опытом человека!

Против воли, Джос почувствовал себя задетым. Вот тебе и юная провинциалка! Ее нисколечко не смущает, что она разговаривает с самим графом. Никакой почтительности. Высший свет такого поведения не одобрит, так что вряд ли ее ждет успешный взлет, особенно на фоне ослепительной красоты ее кузины.

- На вашем месте, я не отвергал бы так легко советы старших.

- Даже и не пытайтесь поддеть меня за счет моего возраста. Мне уже давно девятнадцать.

- Так много?

Теперь она вновь смутилась, а он почувствовал себя негодяем. Как это он забыл, что в его планы вовсе не входило чем-либо задеть ее. Совсем наоборот, он хотел приобрести ее в качестве своей подруги.

- Не бойтесь, я никому не скажу.

Она подняла на него свой взгляд и вдруг улыбнулась.

- А я и не боюсь. Мне все равно, тем более, что это вовсе и не секрет. - Ее улыбка стала еще более проказливой. - Танец закончился.

До него не сразу дошло, что именно она сказала. Он еще держал ее в своих объятьях и чувствовал себя сраженным - этим лукавым изгибом губ, преображающим все ее лицо, веселым искрам в глазах, легкому довольному румянцу. Опомнился он только тогда, когда она перестала улыбаться и выразительно посмотрела в сторону.

Что это с ним? Почему эта вполне обыкновенная девица, у которой к тому же веснушки, вдруг на какой-то миг показалась ему... красивой? Нет, нет, не то, скорее очаровательной.

Джос вновь по-хозяйски завладел ее рукой, и решительно идя сквозь толпу, быстренько препроводил ее к Алисии. На прощание, словно невзначай, он слегка сжал ее предплечье и тут же отпустил, обращаясь к ее тетке:

- Миссис Монтегью, ваша племянница покорила меня своей грацией, танцевать с нею было сплошное удовольствие...

Если бы Алисия, следила бы за ними на протяжении всего танца, то поняла бы, что это насмешка - об этом весьма ощутимо "говорила" его нога. Но та лишь горделиво кивнула. А он же, раскланявшись, тут же покинул их, даже не сделав попытки, задержаться подольше и продолжить беседу.

Гейл с некоторой тоской посмотрела ему вослед. Она так и не поняла этого последнего пожатия. Что это было - прощание или безмолвное обещание продолжить "знакомство"?

Никто из присутствующих и не догадывался, что за ослепительной улыбкой Селины Монтегью скрывалось отчаяние.

Эта улыбка так намертво приклеилась к ее лицу, что даже если она и захотела, то попросту не смогла бы перестать улыбаться. Ей стало казаться, что и по окончанию бала она будет улыбаться, и ложась спать, и во сне, и при пробуждении. Что теперь, эта маска лицемерного веселья будет с ней всегда.

И вот пока это лицо улыбалось, восхищая мужчин искрящимся блеском глаз и волнительным румянцем, отчего эти глупцы воображали, что она волнуется из-за кого-то одного из них, пока слышался ее легкий грудной смех и она кидала на кого-нибудь пронзительные взоры - ее душа разрывалась на части.

Стоило ей увидеть его - пожалуй, единственного мужчину в зале, кто был поглощен другой женщиной, а не ней, она в который уже раз задавала себе один и тот же вопрос - ну, почему?!

Зачем Энтони сделал это? Почему он предпочел ей - такой сказочно-красивой, как убеждали ее многие из мужчин, какую-то невзрачную Беатрисс?

Селине хотелось кричать, топать ногами, трясти Энтони как бездушную куклу, пока он не опомнится и наконец, по-настоящему не посмотрит на нее. По-настоящему, заинтересованно, как остальные мужчины - но, он проявлял редкостное безразличие. Его не волновало, что она окружена поклонниками, он не замечал, что большинство его гостей столпились в противоположной от жениха с невестой стороне, что становилось уже и вовсе неприличным. Нет, он не обращал на это никакого внимания, ибо был полностью поглощен своей невестой, которая в своей обычной ироничной манере что-то рассказывала ему, а он ей улыбался. Отнюдь не снисходительно, нет, такой улыбкой он улыбался только лишь ей - Селине, своей же невесте он улыбался по-настоящему.

Ее сердце разрывалось на части, каждый раз когда она видела эту его улыбку. Внутри нее с ужасающей быстротой образовывалась какая-то ледяная пустота, тело застывало и даже малейшее движение давалось ей с трудом - так что она напрочь отказалась от танцев. Она умирала, медленной мучительной агонией, с каждой его улыбкой обращенной не к ней, с каждым взглядом, кинутым на его будущую супругу. Впервые, она испытывала это беспомощное и такое беспощадное чувство, как ревность.

Но помимо этой пустоты, ревности и обиды, в ней довлел страх - страх, что все заметят ее состояние и начнут смеяться. Особенно женщины, которых она никогда не понимала, кроме разве что своей матери и Гейл, с которой выросла вместе.

Как бы смеялись все эти женщины, что сейчас подпирали стены, в ожидании своих мужчин, если бы поняли, что она страдает от ревности. Они бы злорадствовали, припоминая ей, все ее выходки, закатывались бы от хохота в истерике, видя, как она мучается, исподтишка наблюдая за женихом и невестой. А какая-нибудь сердобольная особа еще бы и пожалела ее!