Анжела Тайхом - Пути любви

Ее слова словно бы повисли в воздухе.

Джослин давно перестал улыбаться. Пока она извергала на него обвинения, он лишь напряженно хмурился, следя за ее метаниями по комнате, но после последней фразы, его лицо расслабилось и приобрело, так бесившую ее, непроницаемость.

Гейл вызывающе скрестила руки на груди, вперев в него самый мрачный взгляд, на который была способна.

- Надо тебе сказать, что я удивлен... - Наконец-то прерывая тишину, заговорил он, но в его голосе не было ни капли удивления, только безграничная холодность и презрение, которые сразу же напомнили ей, их "медовый месяц". - Как при такой ненависти, что ты испытываешь ко мне, ты так страстно отвечала мне в этой постели?.. - Он брезгливо поднял брови. Ты удивительная притворщица, радость моя. Или я не прав, и когда тебя обует похоть тебе все равно, кто с тобой в постели?

- Убирайся. - Зашипела Гейл, чувствуя как от охватившего ее гнева, ее вот-вот хватит удар. - Убирайся отсюда! Видеть тебя не хочу!

- Как вам будет угодно. - С издевкой ответил он, и не мало не заботясь о своей наготе, резко распахнул дверь и вышел из ее спальни.

Психопатка! Она явно повредилась в уме!

Джослин метеором пронесся по коридору, и, достигнув отведенной ему комнаты, что есть мочи, хлопнул дверью. Вытащив из шкафа халат, он накинул его на себя и тут же обессилено рухнул в кресло.

Какого черта?! Кого он обманывает - хлопает дверьми, презрительно поднимает брови, цедит слова... Да он в ужасе ее слов! Он оскорблен, обижен, уязвлен. Неужели она действительно думает именно то, что сказала?..

А ведь он приехал в этот чертов Уотфорд, чтобы начать их жизнь с начала, так сказать с нового листа!

Он понял, что был не прав обвиняя ее во всех смертных грехах, и раз сделанного не изменишь, то почему бы и нет? Он в действительности, был настроен, облагодетельствовать ее, - при этой мысли Джослин невесело усмехнулся, своей глупости. - Он хотел постепенно завоевать ее доверие, влюбить ее в себя настолько, чтобы она напрочь забыла, об их неудачах в прошлой жизни.

Он был горд собственный благородством. Он - граф Мейдстон, великий Бог Лондона, решил стать примерным мужем и начать заботиться о своей невзрачной жене!

Дерьмо!!!

Когда все изменилось? На том маскараде, когда он вдруг узнал ее и почувствовал тот самый, уже давно забытый им вкус риска? Вчера, когда он увидел, как она беззащитна? Сегодня утром, когда узнал, как с ней обошлись жители этого захолустного городка? Или позже, когда она вошла в собственный кабинет, преисполненная воинственности? Или когда он увидел, как на нее напал какой-то проспиртованный козел, решивший поразвлечься?

Матерь Божья, как он испугался! Ведь она была такая хрупкая и маленькая, такая тоненькая, точно дорогая фарфоровая статуэтка, особенно на фоне этого здорового сильного мужика... От ужаса, что этот здоровый боров мог переломить или сломать ее, его охватила такая ярость, что он был готов на убийство - смять, раздавить, задушить...

Даже убедившись, что она цела и почти невредима, он еле-еле мог контролировать собственное тело, которое тряслось, словно в ознобе.

Он мог потерять ее. И осознание того, каким бы тогда стала его жизнь без нее, заставило его понять, что именно она для него значит! Все эти два года, он занимался самообманом, убеждая самого себя в том, что его жизнь течет по-прежнему. Он по-прежнему улыбался, по-прежнему кутил, по-прежнему беспечно тратил деньги... но уже никто, ни одна из дам, какой бы привлекательной она ни казалась, ни заводили его с пол оборота. Скучные, серые тени.

Он рефлекторно навещал мисс Темплетон, но теперь ее щебетание о философии наводило на него зевоту, он по-прежнему дружил с мисс Вейрат, но старался приходить к ней как можно реже, раз в две недели, а то и меньше, ибо ее хихиканье вызывало у него головную боль.

Женщины теперь казались ему такими предсказуемыми. Он знал, какие мысли бродят за их улыбками, чего они хотят, о чем мечтают. Они больше не удивляли, не поражали, они даже не заинтересовывали его. Он, известный на весь Лондон своей терпеливостью к глупому кокетству, начинал злиться, когда рядом с ним оказывалась какая-нибудь легкомысленная, пустая особа, которая не могла ни о чем думать, кроме своих тряпок и того впечатления, что она производит на окружающих. А ведь раньше ему нравились женщины! И красавицы, и пустышки, и умные, и не очень - все, все, все. Теперь же, все они стали для него на одно лицо.

И как оказалось, дело было все в ней. В его маленькой женушке, которая могла удивлять, забавлять, сердить, и безумно, страстно желать ее. Только такая как она могла решиться на побег и похититель его драгоценности, и что самое главное, не растранжирить их на светские мероприятия, а заняться обустройством собственной жизни - новое имя, пансион, ателье, и что и вовсе не мыслимо для женщины - фабрика!

С ней было не просто хорошо, с ней было интересно. Его забавляли их перепалки, он с предвкушением ждал ее очередного выпада, он выдумывал тысяча и одну подковырку, от которой бы она загорелась, как спичка и перестала разыгрывать из себя чопорную леди. Она была необузданна, нетерпелива и слишком требовательна... Слишком, оттого он и испугался. Сбежал от нее, весь преисполненный праведным гневом, а когда оглянулся, и сообразил, что к чему, было уже поздно - ее и след простыл. И он вновь убедил себя, что все что не делается, то к лучшему.

Только вот теперь эта поговорка ему не подходила. Он намеривался вернуть Гейл назад к себе. Вернуть обратно.

Только это оказывается не так-то и просто и забавно, как это он себе представлял...

При виде разгромленного ателье, она расплакалась.

Перед глазами замельтешили видения уютных примерочных и комнат ожидания с диванчиками, удобными креслами и маленькими полированными столиками с разбросанными на них журналы мод. Женские руки перелистывающие страницы, склоненные в любопытстве головы и жаркие обсуждения будущих фасонов...

Как она любила эту непринужденную атмосферу!

Теперь, ничего этого не было. Вместо стеклянных витрин, в которых стояли манекены, зияла пустота. Ее любимейшее свадебное платье, был изодрано на клочки, и грязными обожженными обрывками свисало с поваленного наземь манекена. От мебели остались лишь какие-то искалеченные детали. Нитки, иголки, ножницы, все это вперемешку с разбитым стеклом валялось на полу. Ничего ценного не осталось...

За что?! За что эти люди, так ополчились на нее? Какое они имели право разрушить все то, что она с таким упорством и трудом создавала?!

Мерзавцы. Сволочи. Нечеловеки. Нет, то были не люди. Толпа - тупая, жадная, безликая масса. Но кто подтолкнул их к этому? Эллиот?..

Озлобившаяся, преисполненная праведного негодования, Гейл на следующее же утро, направилась на поиски этой презренной твари, бывшей до недавних пор ее управляющим.