Виктория Токарева - Я есть, Ты есть, Он есть

Травник достал пузырек зеленоватого цвета с каким-то настоем, стал объяснять его состав и суть лечения. Анна не особенно понимала, она была туповата в химии и биологии, а заодно и в физике. Она, например, до сих пор не понимала, что такое электричество и как выглядит ток.

Травник изучил воздействие какого-то фермента живой природы на фермент внутри человека. При длительном, мягком, волнообразном воздействии восстанавливаются разрушенные рефлексы.

Принимать капли надо по сетке.

В шесть утра, с восходом солнца, надо дать первую каплю, разведенную в чайной ложке воды. Далее каждый час прибавлять по одной.

И так далее до полудня. До двенадцати часов дня, до седьмой капли; Начиная с тринадцати - капли убывают по одной.

В восемнадцать часов - последняя капля. И перерыв до следующих шести утра.

Каждый день - цикл. Вдох и выдох. Первая половина дня - вдох, вторая выдох. И ни в коем случае нельзя пропустить хотя бы один прием или нарушить последовательность капель.

- А поможет? - спросил Олег.

- Хуже не будет. Либо нуль, либо плюс.

Олег жадно смотрел на травника, пытаясь вникнуть в его прогноз.

- Либо без изменений, либо положительная динамика, - повторил травник.

Он не давал гарантий.

Анна - сова. Для нее встать в шесть утра - равносильно.., чему равносильно? Ничему. Просто катастрофа, и все.

Можно было бы спросонья дать первую каплю и рухнуть досыпать. Но в семь надо опять вскакивать. Как матрос на вахте.

Можно будить Олега. Пусть встает и капает. Но Олег в восемь уходит из дома. У него операционные дни. В руках жизни человеческие. Что же, обречь его на дрожащие руки?

- А сколько длится весь курс? - спросила Анна.

- Девять месяцев, - ответил травник. Девять - вообще мистическая цифра. За девять месяцев вызревает человек. На девятый день отлетает душа.

Девять месяцев... Анна окинула мыслью это временное расстояние. Двести семьдесят дней выкинуто из жизни. Так ли много у нее осталось, чтобы выкинуть двести семьдесят дней...

Анна вздохнула.

- Вы привыкнете, - ласково и спокойно сказал травник. - Это хороший режим. Поверьте. Человек должен рано ложиться и просыпаться с восходом солнца. Вместе с природой. Как растение.

- Но я же не растение, - воспротивилась Анна.

Олег вскочил со стула, как будто в нем развернулась тугая пружина.

- Учти, если она умрет, я тоже умру.

Анна понимала: правда. Они сейчас скованы одной цепью. И если Анна хочет вытащить сына, она должна тащить Ирочку.

- А что я такого сказала? - Анна наивно округлила глаза. - Я только сказала, что я не растение, и больше ничего.

***

Потекли капли: одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, шесть, пять, четыре, три, две, одна...

Часы и капли - вот что составляло ее жизнь.

Часы и капли - механическое, не интеллектуальное занятие. Отсутствие творчества и равноценного общения выматывало больше, чем бессонница.

Анна вставала на рассвете. Больше не ложилась, но и не просыпалась до конца. Пребывала в состоянии анабиоза, как муха в спячке. Вяло ползала по стенам Она присутствовала в этой жизни и не присутствовала. И в чем-то приблизилась к Ирочке.

Три неприятеля шли на Анну, выкинув штыки.

Недосып - угнетенность тела. Недообщение - угнетенность духа. И отсутствие конечного результата: Ирочка лежала бревно бревном. Было непонятно: образуется у нее новая память или нет?

***

- Зачем тебе это надо? - искренне удивилась Беладонна. - Это же как с грудным.

- С грудным - понятно. Человека растишь. Сейчас уродуешься, потом человек получится. А это что? - Лида непонимающе смотрела на Анну.

- А что же делать? - спросила Анна.

- Сдай государству, - нашла выход Беладонна. - В интернат.

- Знаю я эти интернаты. Там можно с ума сойти.

- Так Ирочке же.., извини, не с чего сходить. Она же не соображает, напомнила Беладонна. - Какая ей разница - ГДЕ?

- А так и она не живет, и ты не живешь, и Олег, - поддержала Лида Грановская.

Разговор происходил на приеме в посольстве. Грановского приглашали к себе все послы, но он игнорировал приглашения. Ему были скучны эти необязательные общения, фланирования по залу, пустые разговоры. А Лида напротив, тяготела к светской жизни, суете и тусовке и приобщала своих подруг. Подруги не ездили за границу, для них прием в посольстве - окошко в капитализм. Высунутся, посмотрят - и обратно. Все лучше, чем ничего.

Посол с женой встречали гостей. Возможно, они отмечали отсутствие господина Грановского. Вместо господина Грановского стояли три малосущественные женщины. Но посол одинаково любезно здоровался с Лидой, и с Беладонной, и с послами других государств. Тою же рукой, с тою же улыбкой.

Беладонна таращилась во все глаза. Мечтала сменить новый мост на еще более новый.

Анна незаметно перебирала глазами присутствующих.

Неподалеку стояла высокая элегантная женщина в смокинге. Такие смокинги носят швейцары в дорогих гостиницах и дирижеры оркестра. Но самое любопытное в женщине не смокинг, а возраст. То ли сорок, то ли девяносто шесть. Лицо перешито несколько раз, а кое-где образовались вытачки, как на ткани. Руки в крупных пигментных пятнах. Все-таки девяносто шесть. Но сколько шарма...

- Смотри... - Анна толкнула Беладонну.

- Где? - не поняла Беладонна, поскольку смотрела только на мужчин.

Официантки - все работники УПДК - носили на подносах еду: бутерброды величиной с юбилейный рубль и напитки - какие хочешь - виски, кампари, куантро...

От одних слов опьянеешь. Анна перепробовала все подряд и опьянела.

Прием был совмещен с показом мод. Стулья расставили у стен, и по центру зала пошли манекенщицы, демонстрируя верхнюю одежду из кожи. Какой-то известный западный модельер привез свою коллекцию.

Анна всегда знала: зимняя одежда защищает от холода. Нет. Оказывается, одежда может быть произведением искусства, как, скажем, картина Пикассо. И ее можно надеть на себя и носить. Манекенщицы, молодые девки, роскошные, наглые, шли каким-то милитаризованным строем, как в наступление. Шли, выламывая бедра, синхронно ступая, неся тайны своего тела. А Ирочка - не хуже. Лучше. А вот лежит бревно бревном. И Олег мог бы морочить головы этим девкам. А вот сидит возле Ирочки, будто сам парализованный.

А она... Анна... У нее никогда не будет такого пальто, и таких ног, и маленькой задницы. И никто из этих мужчин не позовет ее в кино и не скажет в темноте: "Я люблю тебя, я умираю..."

Анна заплакала.

- Ты чего? - толкнула ее Лида.

- От зависти, - тихо объяснила Беладонна.

И это было правдой. Не столько от зависти, сколько от печального сознания: у нее никогда ничего не было. И уже не будет. Только одна капля, две капли, три капли...

Анна вернулась домой, не протрезвев. Олег был на дежурстве. Ирочка спала.